О, Риэрн - это вам не Найлисс. Говорят, в Найлиссе зимы снежные, весны пронзительно знобкие, а осень так и вовсе бесстыжая - стоит холодному ветру ее обнять, и она тут же послушно оголяется, сбрасывая листву, не в силах дотерпеть, пока зима укроет дерзкую наготу ветвей от нескромных взглядов. Нет, осень в Риэрне - всего лишь кайма лета, пышная, яркая и очень, очень широкая. Не сразу и разберешь, где кончается подол лета и начинается его прекрасная оторочка. Лето перетекает в осень так незаметно, что иной раз едва к зиме и спохватишься, увидев, что осень не только наступила, но уже почти и прошла. Однако сегодняшний день не вызывал никаких сомнений. Он был осенним, явственно и непоправимо осенним. Солнце изливало из густой небесной синевы такие потоки тепла, что не всякому летнему часу под стать - и все же назвать этот час летним было невозможно. Осенним было пение труб, мерцающее в сиянии дня, и запах цветов, устилающих мостовую, был тоже осенним, одуряюще тяжелым. Цветы, раздавленные могучими копытами, и не могут пахнуть иначе. Цветы, почти сплошь алые и желтые - а как же иначе? Ведь это же поистине королевское удовольствие - попирать копытами своего коня герб давних и ненавистных соперников. Впрочем, почему только герб? Сначала в липкую грязь превратится алое и золотое... а потом настанет черед тех, кто его носит. Непременно настанет - а вы что подумали?
Пристальный взгляд заставил короля Иргитера поднять голову и обернуться. То, что он увидел, ему понравилось. У женщины, что неотрывно глядела из окна вослед своему королю, слезы так и струились по щекам. Иргитер милостиво улыбнулся и даже соблаговолил поднять руку в приветственном жесте. Так и должны выглядеть лица истинных верноподданных перед разлукой с королем. О, конечно, до отъезда еще не день и не два... но скорбь должна охватывать их души заблаговременно.
Конь под венценосным седоком нетерпеливо всхрапнул, и Иргитер мигом выбросил из головы залитое слезами женское лицо. Однако хорошее настроение не покидало его еще долго - и уж за поворот он направил своего коня, находясь в самом что ни на есть приятном расположении духа.
Только тогда - и то не сразу - женщина осмелилась отойти от окна в прохладную глубину комнаты, сбросить праздничную, черную с серебром, накидку и дать волю слезам уже по-настоящему.
- Успокойся, Нериаль, дорогая. - Муж поспешил обнять ее, прижать к себе, его пальцы гладили ее волосы, но она ничего не могла с собой поделать.
- Он уезжает, - шептала Нериаль дрожащими губами, - он действительно уезжает... Энги, это правда, он уезжает...
Энги печально улыбнулся и еще крепче прижал к себе жену. Энги - и никак иначе... вот уже двадцать лет, как Энги... это в детстве он всех и каждого просил называть себя полным именем - а теперь им лучше не зваться. Лучше и вообще забыть, что оно существует.
В отличие от его уезжающего величества короля Иргитера, Энги не обманывался ни трепетом жены, ни ее слезами. Уж он-то знал: соленые дорожки на щеках Нериаль - это слезы счастья. От горя Нериаль не плакала никогда. Во всяком случае, с тех пор, как их старший сын был казнен по обвинению в непочтительности к королевской особе, так и не дожив до своей пятнадцатой весны.
- Поверить не могу... - шептала Нериаль, комкая ни в чем не повинный платок. - Он ведь и в самом деле уезжает... да благословят боги найлисского мальчика!
Энги почувствовал, что еще минута - и у него с самого потекут слезы. Мальчик! Король, сумевший склонить степь к миру, уж всяко не мальчик. Мальчики не зажигают беглые огни, призывая королей на Большой Совет. Просто Лерметт, по слухам, хорошо если на год-два старше их с Нериаль младшего сына, Тенгита... а кем еще может быть ровесник сына для матери? Любимого сына... их младшенького... последнего... единственного... Это воля Лерметта заставляет Иргитера отбыть из Риэрна - так пусть же Боги и в самом деле благословят найлисского мальчика во всех его начинаниях!
Дрожь Нериаль мало-помалу притихла. Энги наклонился и коснулся губами седой пряди, берущей начало у левого виска жены. Вот оно где, черное с серебром - настоящее, неподдельное, не оскверненное ухищрениями геральдики.
- Успокойся, любовь моя, - промолвил Энги. - Он ведь и в самом деле уезжает.
Нериаль утерла слезы и вновь приникла лицом к груди мужа.
- Я так счастлива, - выдохнула она. - Уезжает... может, месяца на два...
- Дольше, - уверенно посулил Энги. - Гораздо дольше.
Кто-нибудь излишне дотошный мог бы упрекнуть его, что он смотрит не на жену, а на стенку - да разве любящие супруги так поступают? Но в том-то и дело, что Нериаль смотрела на ту же самую стенку, а вовсе не на мужа. На стенку, сплошь завешенную прихотливыми драпировками. Но даже если и сорвать с нее все эти расшитые тряпки, ничего не случится. Даже самый излишне дотошный придира, будь он хоть семи пядей во лбу, и то не сможет обнаружить хитроумно укрытую потайную дверь - ту, что ведет в совсем уже потайные покои... туда, где в эту минуту тоже велся разговор и смыкались объятия. Вот только Тенгиту, лежавшему сейчас в супружеской постели, едва сровнялось двадцать - а потому и разговор был совершенно другим, и объятия - тоже.
- Ты - чудовище, - шептал он на ухо жене, откидывая с ее лба влажную прядь золотистых волос. - Ты мое восхитительное любимое чудовище.
- Почему чудовище? - смеялась Лэрни. И снова, как всегда, от ее смеха у Тенгита перехватывало горло. Счастье, острое, как нож, запретное счастье пронизывало его до глубины души, истаивая и рассыпаясь сияющими брызгами, от которых все его тело делалось трепещущим и невесомым, как радуга. Он знал, что жизнь готов отдать, чтобы Лэрни смеялась... а уж наговорить ради этого всяческих глупостей и вовсе проще простого.
- Потому что только чудовище может полюбить своего извечного врага, плутовски ухмыльнулся Тенгит. - Исконного. Ужас какой. И поделом мне. Я люблю чудовище.
- Да? - притворно возмутилась Лэрни, рывком отбрасывая одеяло. - А сам-то ты тогда кто?
- А я - нет, - еще шире ухмыльнулся Тенгит. - Я-то сразу понял, что ты мне не враг. Сразу, как увидел. С первого взгляда.
Он говорил чистую правду. Так оно и было - сразу, с первого взгляда. Как только он, дальний родич королевского дома, плоть от плоти черно-серебряных, увидел девушку из рода ало-золотых... как только увидел золото ее волос, льющееся по алому плащу...
- Так что я не чудовище, - вздохнул Тенгит. - Я всего-навсего герой.