— К чему ты мне это говоришь? — хмуро поинтересовался Кирилл, искоса наблюдая за тем, как два дюжих стрельца осторожно сносят ларец вниз и волокут его к двери, а остальные пристально следят за напряжёнными, готовыми броситься на московитов ляхами. Ляхов, правда, осталось — раз, два, да и обчёлся. Всё больше казаки. Украинцы. Такие же православные. Однако — враги!
— Я к тому, что возможно ведь сказать, что она — погибла! — осторожно сказал Прокоп. — Ну да, солгать! Что ты сверкаешь на меня глазищами? Никогда не врал? Никому?! Шагин! Ну, хоть ты скажи ему!
— А что я должен сказать? — удивился Шагин, напуская на плоское, как тарель лицо выражение скуки. — Ты, друг Прокоп, забываешь, что говоришь ересь! По-твоему, так любая баба, как только пожелает, может в блуд удариться! По-твоему, так ежели ей мужчина, перед Богом и людьми в мужья взятый, не нравится, так можно молодого и красивого подбирать, а про мужа — забывать! Нет, Прокоп, вовсе не так всё! Вот представь себе, что твоя Аглая, пока тебя нет, сердечного друга заведёт. Что с ней станется?
— Вестимо что! — даже обиделся Прокоп. — На вожжах повешу, сучку!
— А ежели ты поздно приедешь? Если она с тем хахалем — сбежит?
— Ну, тогда и того хуже будет! — пообещался Прокоп. — Только что это ты на мою Аглаю намекаешь? Знаешь что, или так — зубы скалишь?
— Зубы скалю! — Шагин в подтверждение своих слов оскалил некрасивые, но крепкие зубы. — Вот!
— Гляди, как бы без зубов не остаться! — угрюмо сказал Прокоп. — Я, знаешь ли, слушать ТАКОЕ про свою Аглаю даже в шутку не желаю!
Шагин не испугался.
— Я лишь к тому говорю, — пояснил он, — чтобы ты понял, что прав — наш с тобой господин! Бабу эту самое то мужу вернуть. Ещё и кошель серебра за это заработать… Нет, Прокоп, ты или дурак, или очень большой дурак! Подумай, сколько серебра! Неделю можно пить без продыху!
Последний ли аргумент оказался весом, либо Прокоп устал спорить, но он вдруг замолчал и более слова против не сказал.
А пана Романа унесли — бездыханного. Рана его оказалась серьёзна и даже самоуверенный всезнайка, мессир Иоганн, вынужден был признать, что с таким если и встречался, то в давние времена отлетевшей в лету молодости.
Сабля прошла на удивление удачно для пана Романа, почти ничего серьёзного не зацепила… но пропорола бок очень добротно, кольчуга не спасла. И до скончания дней своих пан Роман уже никогда не забудет про этот удар, а в непогоду, шрам, пожалуй, будет ныть. А может и не будет. Надо будет попарить славного пана, как только он выздоровеет. Баня, особенно парная, русская, она лучшее средство для исцеления хворей. Он, Иоганн Стефенссон, в этом совершенно убеждён!
Однако до того дня, когда пан Роман сможет попариться в баньке, суждено было пройти длинной череде дней, когда даже подняться из постели ему было запрещено. Сам пан, бездыханный, ещё не слышал о грозящей ему участи, но Марек уже злорадно потирал руки. Обычно, то есть — до появления Татьяны, именно в его плен попадал пан Роман, когда его всё же настигала какая-то хворь, вскрывалась запущенная рана или появлялась новая. И хотя пан Роман — в отличие от слабого здоровьем, а не только мозгами пана Медведковского, слыл здоровым человеком, всё же несколько раз в год он вынужден был беситься, распластанный на широком ложе, беспомощный, полностью находящийся в руках Марека! Марек в такие дни чувствовал себя королём Стефаном [24], никак не меньше!
Пока, впрочем, такие дни ему не грозили. Вокруг пана Романа на пару увивались боярыня с Зариной, Непохоже было, чтобы подпустили к нему кого-то из мужчин. Ещё возможно — мессира Иоганна, для перевязки согласно всем правилам и уложениям. Но остальных?! Ну, уж нет!
Тут Марек внезапно вспомнил, что Татьяне дорога в Смородиновку не грозит — и возрадовался. Всё возвращалось на круги своя. Мгновением позже на ум его пришло, что вместе с госпожой туда не поедет и Зарина… Вот тут он запаниковал! Это что ж получалось — он больше не жених её?!
— Зарина! — громким шёпотом позвал её Марек. — Зарина, поди сюда!
Зарина, очень занятая уходом за паном Романом, сердито и недовольно оглянулась на него, но, увидев искреннее беспокойство и настоящую тревогу на его лице, смягчилась и на миг оторвалась от работы.
— С ним всё будет в порядке! — негромко сообщила она, на миг прижавшись к нему покрепче. — Не беспокойся так!
— С кем будет в порядке? — не понял Марек. — А, с господином… Да что с ним сделается-то! Я о другом, Зарина! Ведь мы — разлучаемся теперь?
Зарина на миг опешила. Ей вдруг показалось, что, получив своё, Марек мгновенно остыл. Про такое она слышала от подружек, потому и береглась, сколько могла.
— Как — разлучаемся? — севшим от обиды голосом спросила она. — Ты ведь клялся мне, Марек!
— Я-то тут причём? — изумился тот. — Мой господин проиграл, вы возвращаетесь в Москву!
— Мы не вернёмся в Москву! — уверенно сказала Зарина. — Ни за что!
— Но… Но как же? — изумился Марек. — А… Нет, ты думаешь, этот москаль недоделанный…
— Положись на мою госпожу! — усмехнулась Зарина. — Редкие мужчины могут устоять перед силой её убеждения!..
7
Собираться пришлось лихорадочно — благо, что ночь почти минула, и за окнами медленно разгорался алый рассвет. Всё время, пока воины, ругаясь и валясь с ног от хмеля и усталости, таскали наружу тюки, сундуки, ларцы… бочки опять же, Татьяна тихо и безнадёжно проплакала у бесчувственного тела пана Романа. Нет! Она не просила, не умоляла сотника. Даже не смотрела в его сторону! Только плакала — тихо-тихо, словно боясь побеспокоить снующий рядом народ. Лицо её, покрасневшее от слёз, сделалось некрасивым и Кирилл, исподволь за ней наблюдавший, признался себе — вот она ему не по вкусу. Что ж, тем и лучше! Не будет соблазна по дороге в Москву! А вот с чернавкой её, красивой татарской девкой, можно будет и любовь свести. Ишь, как глазищами стреляет из-под упавшей на лоб длинной прядки! На жениха, поди, уже и не смотрит!
Зарина и впрямь почти что забыла про Марека, не обращала внимания даже на обиженное его сопение прямо за спиной. Она пристально следила за тем, как её госпожа, не спеша никуда, обрабатывает очередную жертву. Сколько таких пало за последние годы!
Стоило пану Роману застонать, неловко повернувшись, как она вскрикнула и бросилась его целовать. Со стороны всё это выглядело жутковато… словно на тот свет уходила её госпожа! Впрочем, зная боярина Совина, Илью свет Викуловича, можно было предположить, что так оно и будет. Если даже побоится свою же честь пятнать, отдавая на потеху дворовым мужикам… это ждёт Зарину… то уж сам потешится вволю. Если только потешится — ещё ничего! Скорее же всего, равнодушный к чарам жены боярин просто забьёт её. Как забил прошлой зимой мальчишку, потерявшего где-то серебряный корабленник. И пусть мальчонка впрямь был виноват, кара, на взгляд Зарины, была слишком сурова. Именно тогда, кстати, Татьяна решила бежать. И уже потом подвернулся молодой, яростный, глуповатый, но красивый пан Роман Смородинский.
Слёзы из глаз Татьяны текли потоком, словно бы сосуд, из которого они вытекали, был без дна, глаза она выплакать явно не боялась, опасаясь худшей участи…
Наконец, слёзы сделали своё дело. Раздражённый сотник вскочил и резко вышел… Следующий раз они увидели его уже во дворе монастыря, перед самым отъездом.
Сотник шёл по двору взъерошенный, злой. Шаг его — быстрый, широкий, выдавал крайнюю степень раздражения и злобы, так что Зарина на всякий случай попятилась… но потом вспомнила, что без разговора с ним всё одно не уехать и нехотя подошла.
— Что тебе, девка? — хмуро воззрился на неё Кирилл.
— Так ведь… — замялась Зарина, из-под ресниц наблюдая за тем, как меняется лицо сотника, как его взгляд упирается куда-то на пядь пониже её подбородка. — Куда нам размещаться-то, господин? Нам ведь воз нужен! Целый!
— А чего ты меня спрашиваешь?! — вызверился на неё Кирилл. — Вот его спрашивай!
Палец его, прочертив в воздухе замысловатую линию, указал на пана Анджея…