Шубин на мгновение задумался.
— Ты знаешь, и даже зимой. Правда, у неё дом через дорогу, рукой подать…
— У неё что, шубы нет?
— Не знаю. Может, закалённая? А что такое?
— Да нет, ничего.
— Да она вообще какая-то чокнутая, никого к себе не приглашает, ни с кем не дружит, строгая и злобная. За любую провинность наказывает. Правда, я видел, как однажды от неё физрук выходил, это в мае было, сирень вовсю цвела. Так физрук был в зимней куртке, а на улице жара стояла. Нас закаляться учит, а сам в мае в пуховике ходил, — тут Шубин зевнул, отвернулся к стене, всем своим видом давая понять, что дальше разговаривать не намерен.
Ларин же спать не ложился. Он вышел в коридор и, тихо ступая, чтобы никто не услышал шагов, заспешил к комнате Тумановой. Та сидела на кровати и плакала.
Увидев Ларина, она прошептала:
— С ней, наверное, что-то случилось.
— Соня, но ты же умеешь видеть. Почему ты не можешь определить?
— Наверное, я слишком волнуюсь, а от этого ничего не получается. Какая-то пелена, сквозь которую не могу пробиться, как ни стараюсь.
Пётр запустил руку в карман, нащупал серебряное колечко и, раскрыв ладонь, показал Софье.
— Ты не знаешь, чьё это?
Девочку словно током ударило. Она вздрогнула, прижалась к стене, а затем, придя в себя, взяла колечко и прошептала, заглядывая вовнутрь, изучая замочки:
— Это цыганская серьга, она висела у Земфиры на ухе.
— А почему я не видел? — сказал Ларин.
— У неё же волосы уши закрывают. Где ты её взял?
— Там, — махнул рукой в сторону окна Ларин.
— Давай её сюда. Земфира меня учила, я сейчас попробую, может, что-нибудь получится. Но это точно её серёжка, больше таких в школе ни у кого нет.
— Слушай, а у Изольды, помнишь? У неё ведь в ушах тоже какие-то колечки висят?
— У Изольды даже уши не проколоты, она клипсы носит, — со знанием дела сказала Туманова.
— Откуда ты знаешь?
— Уж я-то разбираюсь, поверь. Да и то они у неё с большими чёрными камнями, а это цыганская. Ты только мне не мешай, пожалуйста, не отвлекай.
Она взяла из шкафа цветной* цыганский платок и расстелила на кровати Земфиры. В центр на чёрный шёлк положила серебряную серьгу. Опустилась на колени и принялась медленно водить руками над кольцом. Это продолжалось довольно долго. Лоб Тумановой был усыпан бисеринками пота.
Наконец Софья вздохнула и резко отдёрнула руки от серебряной серьги.
— Ну что там? Говори!
— Подожди, дай подумать. Знаешь, она жива. Я её не видела, но слышала голос. Ей сейчас очень плохо.
— Что она сказала? — тряхнув Туманову за плечо, спросил Ларин.
— Ещё сказала, что кому-то грозит беда. Но я не расслышала кому.
— Что, не могла нормально прислушаться?
— А ты сам попробуй, умный нашёлся!
— Ладно, Софья, извини. Загляни тогда в прошлое, в недавнее прошлое. В сегодняшний день.
— К сожалению, я не умею это делать. Хоть неделю буду над кольцом сидеть, всё равно не узнаю.
— Ложись-ка ты спать, Софья Туманова.
— И ты, Пётр Ларин, — вздохнув, сказала девочка, проводя его до двери своей комнаты
На следующий день в школе номер семь только и было разговоров, что о пропавшей ученице пятого класса Земфире Парамоновой. Ещё во время завтрака, когда дети сидели в столовой, безо всякого аппетита ковыряясь в тарелках, появился Илья Данилович. На нём был строгий чёрный костюм, в руках он держал кожаную папку.
Увидев директора, дети отложили ложки и вилки и с надеждой посмотрели на него. Лицо Преображенского оставалось спокойным, хотя покрасневшие глаза говорили о том, что он провёл бессонную ночь.
— Вчера вечером пропала Земфира Парамонова. Где она находится, пока никому не известно. Попрошу всех вас выполнить мои следующие распоряжения: ведите себя как обычно, занятия не отменяются. Из здания школы никто не должен выходить без моего ведома. Я верю, что рано или поздно Земфира найдётся.
— Поскорее бы, — прошептала Софья Туманова.
— Волноваться не следует, в школе усилена охрана. Это не значит, что вам нельзя выходить на улицу. Просто с вами всё время будут взрослые, вы будете находиться под присмотром.
После завтрака Туманова подошла к Ларину, тронула его за локоть: