— Зачем она это сделала? — спросил Ларин.
— По-моему, она в кого-то влюбилась, а барон не давал своего согласия.
— И что случилось потом? — Пётр взглянул на часы, до начала урока оставалось всего несколько минут.
— Эрдманы начали разгуливать по комнатам и коридорам замка и вести себя как хозяева. После этого поочерёдно погиб весь многочисленный род барона. И когда он, оставшись совсем один, собрал мудрецов и знахарей, было поздно, спасти его уже не удалось. Замок барона долго стоял необитаемым, а затем сгорел и разрушился. И таких примеров ещё несколько.
Зазвенел звонок, ребята расстались. Ларин отправился на урок к Светлане Катионовне. Он был рассеян, как никогда прежде. Учительница дважды сделала ему замечание, а затем поинтересовалась:
— Ларин, ты здоров?
— Да-да…
— Тогда почему не можешь сосредоточиться?
— Что-то голова немного побаливает, вот здесь, в висках.
Светлана Катионовна подошла к мальчику, сжала виски ладонями.
— Так лучше? — спросила она.
— Да, — сказал Ларин. — А что вы сделали?
— Я отдала тебе немного своей энергии, поделилась.
— Спасибо, — сказал мальчик, пробуя сосредоточиться на упражнениях, которым его обучали, — я сам знаю, как трудно достаётся энергия.
В дверь кабинета постучали. На пороге возник Артём Шубин с мрачным лицом.
— Светлана Катионовна, извините, — сказал Шубин, — я по поручению директора.
— Говори.
— Людмила Афанасьевна желает видеть Ларина Петра.
— Но у меня ещё не закончился урок.
— Она сказала немедленно.
Пётр пожал плечами. Когда он вышел, Артём стоял за дверью.
— Ну вот и твоя очередь пришла. Позавчера меня с Морозовым, вчера Се-мернёва с Мамонтовым. Из наших остались только вы с Сонькой.
По словам ребят, посетивших кабинет Людмилы Афанасьевны Шмель, ничего особенного не происходило. Тихим металлическим голосом она задавала вопросы, желая получше узнать учеников.
— Иди, она ждёт.
Ларин поплёлся к кабинету директрисы, постучал. Вошёл. Кабинет без Ильи Даниловича выглядел странно. На стенах висели невесть откуда взявшиеся дурацкие картины, в углу справа от двери стояла виолончель. Инструмент напоминал школьника, которого поставили в угол за плохое поведение.
Директриса была не одна. В противоположном углу сидела Изольда Германовна.
— Здравствуйте, — сказал Ларин, обращаясь к обеим.
Англичанка кивнула, а директриса металлическим голосом произнесла:
— Проходи, проходи, наш Ларин Пётр. Присаживайся.
— Я постою, — сказал мальчик.
— Нет, присаживайся.
Мальчик сел.
— Как у него успехи в иностранных языках? — не оборачиваясь к Изольде Германовне, спросила директриса.
— Вначале было не очень, но сейчас неплохо.
— Тебе нравится учиться в этой школе?
Пётр подумал: «Сейчас мне в ней не нравится, а вот когда был старый директор, нравилось, даже очень».
Но говорить этого не стал, лишь пожал плечами, этим движением давая понять, что не знает, как ответить поточнее.
— Так ты считаешь, что, когда школой руководил Преображенский, всё здесь было лучше?
Ларин мгновенно понял: Шмель читает его мысли, буравя близорукими глазами, как двумя свёрлами.
Он сообразил: «Ах, ты так! Тогда посмотрим, кто кого. Когда человек говорит быстро, то понять его бывает чрезвычайно трудно». И Ларин решил: «Я буду думать так быстро, что ты не сумеешь прочесть мои мысли».
Что-что, а думать быстро он умел.
Директриса вздрогнула, сняла очки, принялась рассматривать стёкла, словно они были всему виной.
— Так что ты говоришь о Преображенском?
— Я ничего не говорю. Это вы, наверное, у меня что-то хотели спросить.
Людмила Афанасьевна опустила глаза. Она не понимала, что происходит. Она видела внутренним взором то, что мальчик думает, но мысли вертелись так быстро, словно осы в бутылке. Сосчитать их, прочесть было невозможно.
Шмель водрузила на свой острый нос тяжёлые очки.
— Я вот здесь посмотрела журнал успеваемости. Ты хороший ученик.
Ещё полчаса звучали самые разнообразные вопросы. Ларин отвечал, стараясь не впускать её в свои мысли, чем окончательно утомил новую директрису.
Она сказала:
— Всё, Ларин, ты свободен. До встречи.
Уже в коридоре он понял, до какой степени его измотал разговор в директорском кабинете.
Когда за Лариным закрылась дверь, Изольда Германовна открыла окно пошире.
— Ты меня окончательно заморозить хочешь, — пробурчала Людмила Афанасьевна.
— Потерпи немного.