— Простите, к сожалению, я могу показать вам дом только в таком виде, так как сейчас на первом этаже идёт ремонт стен. Отец добивался разрешения на реставрацию несколько лет, но получил его только в начале этого лета, — наш "экскурсовод" невинно похлопала длинными ресницами, что обрамляли карие глаза, и сделала несколько шагов вглубь помещения. Мы было последовали за ней, но Синтию остановило пришедшее уведомление на телефон.
— Мэри, я должна съездить кое-куда. Здесь близко. По дороге обратно куплю хот-доги, — она подняла на меня извиняющийся взгляд, поджав розоватые губы. Синтия сделала несколько шагов спиной вперёд, а через пару секунд за ней с приглушённым хлопком закрылась дверь. Девушка улыбнулась как ни в чем не бывало, когда наши взгляды пересеклись.
— Твоя мама? Она очень хорошо выг...
— Мои родители умерли недавно.
Улыбка сползла с лица, и на её место пришло сожаление. Оно читалось во взгляде светло-карих глаз, опущенным уголкам губ и протянутой руке для какого-то взаимодействия со мной. Я отошла и, предвещая слова жалости к моей персоне, опередила её:
— Всё нормально, не бери в голову.
Она кивнула, но легче от её этого "я правда сожалею, что затронула эту тему" вида не стало. Я незаметно закатила глаза и поспешила объяснить.
— Всё правда нормально. Эта была Синтия — напарница шерифа и по-совместительству моего дяди. Он, видимо, заставил её со мной нянчиться.
Девушка внимательно вгляделась в мои глаза, но, скорее всего, не найдя в них ничего для себя, отвела свои. В следующий момент передо мной возникла тонкая ручка.
— Меня зовут Вивиан Хармон. Для друзей — просто Ви.
— Мэри Сандерс-Уорд. Для друзей — просто Мэри Сандерс-Уорд, — с насмешливой улыбкой представилась в ответ.
Вивиан оценила едва заметный сарказм усмешкой. Я пожала её ладонь, и мы, провожаемые тишиной, прошли к камину. Над ним возвышалась картина, но что на ней изображено не было видно из-за плёнки. Девушка без колебаний стянула ткань, открыв вид на портрет двух людей. На кресле, что сейчас стоял прямо за мной, сидел тёмноволосый мужчина с лёгкой щетиной. Одет он в чёрный сюртук. Из образа выделялся висящий на груди медальон с рисунком в виде глаза. На мужском плече покоилась аккуратная, с огромным перстнем на тонком пальчике, ладошка, принадлежащая стоящей чуть сзади него девушке в приталенном болотном платье в пол. Измученные лица никак не спасали притворные улыбки. Боль в глазах женщины и сожаление у мужчины читались как открытая книга.
— Присцилла и Дэймон Блэквуды, — заметив в моих глазах интерес, поспешила пояснить Вивиан. — Портрет был написан за несколько месяцев до их смерти в подарок от их общего друга, Томаса Шиллера. После того, как его друзья погибли, он исчез из города и больше сюда не возвращался.
— Что с ними случилось?
— Говорят, всё началось со слухов, мол, герцог Блэквуд лишился рассудка из-за богатства, но таковых подтверждений не было: скорее всего, это говорили недоброжелатели. Через несколько лет было создано тайное сообщество, которое планировало свержение правящей в Блэквуде, — после их смерти город был переименован в Ластвуд, — семьи, но среди них завёлся предатель. С помощью него сообщество было раскрыто, а его основателей казнили, чтобы у других не было желания создать новое. Но это только усугубило положение Блэквудов. Близкие друзья и жёны казнённых в тысяча восьмисотом году подняли восстание. Благодаря союзникам Блэквуды получили преимущество и могли сбежать из города, но в роковой день разъярённую толпу встретила в голубом, как небо, платье Присцилла и её сын, который пожелал остаться с матерью. На тот момент ему только исполнилось пятнадцать. Герцога и их годовалой дочери в замке не оказалось. Тогда Присцилла несколько дней подвергалась разным пыткам, на её глазах убили её сына, но даже после этого она не выдала своего мужа. Когда она уже не могла толком смотреть — её сожгли на глазах всего города, нарекая ведьмой. Через пару недель в тайных ходах замка нашли мёртвого Дэймона Блэквуда. Их дочь же пропала бесследно. Возможно, её забрал Томас Шиллер.
В горле пересохло от услышанного. Мои глаза невольно вернулись к портрету, и сейчас в лицах изображённой семьи можно было разглядеть смирение, словно они уже тогда знали свою страшную участь.