До того как купить этот дом, Эдриэнн не слышала о Бонита-Спрингс, но нашла этот городок, когда искала собственность на продажу на берегу Мексиканского залива. Она всегда мечтала жить у моря. Но Эрик отказался, хотя и обещал, пока она училась в колледже. Чикаго был единственным подходящим местом для блестящего молодого кардиолога. К тому же город был расположен на озере Мичиган. Так что она убедила себя, что это будет все равно что жить на побережье. Но озеро, даже такое огромное, сильно отличалось от океана. Она полюбила этот город, но так и не пустила там корни. Ее душа просила чего-то другого. Места, где были песок и соль.
– Спасибо вам за помощь, Лео.
– Желаю удачи.
Эдриэнн распрощалась с Лео, чувствуя прилив сил и лишь немного сожалея по поводу Грейси. Но Уильям вернулся с войны, и теперь она не могла не думать о том, что он обнаружил дома. Это возвращение явно было полно горечи и радости.
Новые вопросы мучили ее, пока она ехала по обсаженным пальмами улицам к себе домой. Как кто-то мог не любить такого человека, как Уильям Брайант? Может быть, Грейс было что скрывать? Письма были оставлены на чердаке. У нее был какой-то секрет? Эдриэнн все же казалось, что письма были там спрятаны, а не просто оставлены. Лео предположил, что на оторванной части фотографии была Грейси. Сара и Уильям остались на фото. Ее сестра и ее возлюбленный. Но зачем рвать фотографию? Может быть, Грейси отдала ее кому-то другому, а может, порвала от злости? Вероятно, Эдриэнн этого так и не узнает.
Пора было оставить всю эту затею. Отправиться домой и позволить своему воображению закончить историю после того, как было написано последнее письмо. Историю Уильяма и Грейси. Которая, как Эдриэнн с болью начала понимать, в последние несколько месяцев была полна неурядиц. И даже подлости.
Но ее сердце болело о храбром молодом солдате, который пошел на войну в надежде завоевать уважение матери своей девушки. Ей хотелось знать, оправился ли он после предательства Грейси и ран, оставивших его инвалидом.
Эдриэнн остановила машину на подъездной аллее. Она посмотрела на дом. Ее дом. Пожалуй, она достаточно узнала о его истории. Ее интересовало будущее, а не прошлое. Ей хватило драмы и в жизни, особенно в последние месяцы перед разводом. И ей не следовало ввязываться в еще одну грустную историю. Она оставит себе те письма, которые прочитала, а оставшиеся положит назад на чердак. Она не в состоянии выдержать еще одну драму.
Эдриэнн заглушила мотор. Она слышала пение птиц, но оно не казалось ей умиротворяющим. Эдриэнн знала толк в ранах и шрамах. Она могла сравнить себя с Уильямом Брайантом, почувствовать боль, которую он, должно быть, испытывал. У них с Уильямом было нечто общее. И это начинало слишком сильно бередить ее раны. Только шесть лет назад она думала, что ее мир будет сказочно идеальным. Но формула «они жили долго и счастливо» не сработала.
Когда она вышла из машины, солнце Флориды осветило ее, будто одобряя ее решения. Входная дверь больше не скрипела. Эдриэнн купила смазку и сама укрепила дверные петли. Дом был ее проектом, а не тайной полувековой давности.
Но когда она вошла внутрь, на маленьком столике рядом с дверью лежали эти письма. Письма, которые читались как поэма. И она не смогла удержаться. Она протянула руку и схватила их. Направилась в кухню, сделала себе чай со льдом и вышла на заднюю веранду, к своему любимому креслу.
Дневной бриз покрывал воду рябью, и лучи солнца пробивались из-за туч. Эдриэнн посмотрела наверх, на горящий шар, ожидая осуждения. Но солнце тепло поцеловало ее щеки. Прохладный воздух долетал до нее с моря вместе с ароматом лета. Девушка откинулась на спинку кресла, и ее волосы рассыпались по плечам. Она положила стопку писем себе на колени, и на ее лице заиграла довольная улыбка. Это был идеальный день, чтобы сидеть и читать.
Сентябрь 1944
Дорогая Грейси,
даже держа в руках ручку, я не хочу писать эти слова. Я прошел столько миль с тех пор, как попал сюда, и с каждым шагом не переставал думать о тебе. Только ты помогаешь мне оставаться живым и двигаться вперед, когда мое сердце умоляет меня остановиться.
В лагере тихо, большинство спят или дремлют – теперь и дремота считается сном. Нас стало меньше. Немцы постоянно обстреливают нас. Но не это пугает меня. Я думаю, больше всего меня страшит темная безнадежность, которая прячется среди деревьев, притаившись в тени. Я не позволяю себе размышлять об этом. Это смерть. Такая же смерть, как от гранаты, пули или артиллерийского огня. Мы стали выполнять свою работу механически. И я думаю, что это настоящее благо. Когда мы видим, как наш друг падает в бою, мы оплакиваем его и идем дальше. У нас нет выбора. Мы должны двигаться вперед.