Проводив Жабку, он долго ходил по столовой и потирал ладони. Наконец-то все пришло в движение. Возвращаются золотые мирные времена, он сможет беспрепятственно заниматься практикой, фашисты не будут придираться к нему. И роль его возрастет.
«Я был несправедлив к нему, — подумал он о Жабке, — когда сердился на него за то, что он перешел к глинковцам. Там должны находиться и наши люди, это он правду сказал, святую правду. Мы должны быть дальновидными. Жабка живуч, как кошка, и чутье у него что надо. Сразу чувствует, откуда ветер дует. Это, конечно, не совсем честно, но что поделаешь, политика всегда была такой, такой она и будет».
Доктора позвали в приемную, сказали, что Беньо порезал руку. Главач в глубине души обрадовался: Беньо — коммунист, с ним можно будет потолковать обо всем.
Лицо Беньо, красное, с орлиным носом, было угрюмым. Главач быстро перевязал его руку, рана оказалась неглубокой, а потом налил ему рюмочку водки.
— Это против боли, подкрепит вас, — улыбнулся он, а когда Беньо сделал глоток, доктор скользнул взглядом по дверям и начал шепотом: — Вот что, пан Беньо, я уже давно хотел с вами поговорить, да все было недосуг… Знаете, как старый чехословак, я хотел бы что-нибудь делать. Я знаю, что вы организуете…
— Что? — рявкнул Беньо и покраснел еще больше.
— Я знаю, что вы организуете революционный комитет, и хотел бы вам помогать, — выпалил доктор.
Беньо устремил на врача сердитый взгляд:
— Только не вмешивайтесь в наши рабочие дела, пан доктор. Вы образованный, пан. Мы с такими не хотим иметь ничего…
Последнее слово Беньо громко отчеканил по слогам. Главач отказался взять с него деньги, а когда Беньо вышел, доктор остался стоять как вкопанный. Его охватил гнев. Действительно, с ними каши не сваришь. Жабка, как старая лиса, был прав. И все же он должен установить с ними контакт! Только надо подойти с другого конца. Открыто им сказать: мы здесь. Мы против немцев, но коммунизма не хотим. А нас больше, чем вас. Да, с этого он и начнет. Найдутся другие. Может, поговорить с Пучиковой или с Газухой? Если откровенно, то с ними — только в крайнем случае. Именно так, в крайнем случае. «Еще сегодня позову нотариуса, а также и этих двух, — решил он. — Нужно начать поскорее».
5
Ужин у Газдиков длился короче, чем обычно. Уже без четверти восемь Газдик почувствовал, что сыт. Посмотрев на часы, висящие на стене между двумя выцветшими картинами в золотых рамах, он немного удивился и непонимающе взглянул на супругу.
Ему не надо было спрашивать ее, почему именно в воскресенье они не выдержали повседневную программу, заполненную едой, сном, прогулками по образцово ухоженному саду, а иногда и нечрезмерными заботами в маленьком кабинете, из которого Газдик без особой инициативы руководил унаследованной лесопилкой. Пани Газдикова все поняла по его взгляду.
— Что-то быстро мы наелись, — сказала она тонким голоском и вызвала звонком служанку. — А все из-за твоих гостей! — Вздохнув, она налила в японскую чашку крепкого черного кофе. Потом отнесла чашку, чтобы все-таки выполнить программу, на круглый столик, стоявший между тремя большими кожаными креслами и диваном.
Газдик двумя глотками выпил кофе, осушил рюмку зеленого ликера, а когда служанка в белом передничке и чепце вошла в столовую, чтобы убрать посуду, встал с кресла и пересел в качалку в темном углу у печки. Он закурил короткую сигару, жена подала ему пепельницу, и на его мягком, хорошо ухоженном лице появилась такая же мягкая и ухоженная улыбка. На рукаве легкого бежевого пиджака он заметил белую нитку, взял ее осторожно двумя пальцами, рассмотрел со всех сторон и манерно подул на нее.
Он был доволен сегодняшним днем, и, хотя ужин продолжался короче, чем обычно, у него еще оставалось время попить черного кофе за круглым столиком да еще посидеть в старомодной качалке.
— Подожди, душенька, — нежным голосом обратился он к жене, которая отправилась было вслед за служанкой на кухню. — Как это странно: включишь радио — война, бомбардировки, а мы живем в свое удовольствие. — Он постучал ногтем по деревянной спинке качалки. — Не хуже, чем прежде. Домик наш стоит, деревья цветут… Все беды обходят нас стороной.
Пани Газдикова остановилась на минутку в дверях с озабоченным лицом:
— А ты думаешь, фронт и в самом деле здесь не пройдет?
— Да что им здесь делать, что? — мягко засмеялся Газдик, рассматривая спокойным взглядом голубоватые спирали ароматного дыма, таявшие под белым потолком.