– Не вы ли только что отрицали, что у вас есть ко мне откровенный разговор?
Матильда, облизывая жирные пальцы, в упор смотрела на Митча, явно распространяя на его персону свое пристрастие к кебабу. Ему пришлось покачать головой, чтобы вернуть кебабу положенное ему место.
– Это редкость, это элегантно и даже красиво, – проговорила она с деланным безразличием.
– Что красиво? – не понял он.
– Не пытаться переспать со мной в первый же вечер.
– Матильда, у меня совершенно нет намерения с вами спать.
– Моя бабушка говорила: «Не плюй в колодец, пригодится воды напиться».
– Можно узнать, при каких обстоятельствах говорила такое ваша бабушка?
– Вероятно, когда застала меня за плеванием в колодец. У вас кто-то есть?
– Я могу поговорить с вами об этой книге, да или нет?
– «Да или нет» тоже подходящий ответ на мой вопрос.
– Нет!
– Тогда скажите, что за тайна окружает эту книгу, это наверняка что-то захватывающее.
Она сказала это, кусая губы, и Митч терялся в догадках, есть ли в ее словах ирония.
– Сначала я свято верил, – заговорил он, – что это окажется временным помрачением, что разум возьмет свое.
– Вы цитируете эту книгу?
– Видите ли, – невозмутимо продолжил он, – когда правительство запретило аборты, я думал, что женщины выйдут на улицы.
– Мы и вышли.
– В недостаточном количестве.
– Где вы были, когда нас разгоняла полиция?
– Дома, – сознался Митч.
– Рада слышать, а то уже испугалась, что вы прочтете мне нотацию.
– Наоборот. Это именно то, что нас объединяет этим вечером.
– Пока что нас объединяет только эта вкуснотища. Не пойму, куда вы клоните.
– Когда были изменены учебные программы для соответствия риторике власти, учащиеся заняли лицеи и факультеты, полиция стала изгонять их оттуда, а я остался дома. Потом они похватали оппозиционеров, журналистов, отказывавшихся им подпевать, юристов, протестовавших против назначения на ключевые посты людей, которые…
– Прислужников, на которых пробу негде ставить – это на случай, если вы затрудняетесь с эпитетом. Дайте угадаю: вы и тогда ничего не предприняли?
– Предпринял: подписывал петиции.
– Для очистки совести. Толку от этого ноль.
– Правильно, – согласился Митч.
– Вы увидели во мне простофилю, жилетку, в которую удобно излить ваше чувство вины?
– Меньше всего вы похожи на простофилю, на жилетку и подавно, Матильда.
– Буду считать это комплиментом.
– Вы увидели во мне простофилю, жилетку, в которую удобно излить ваше чувство вины?
– Меньше всего вы похожи на простофилю, на жилетку и подавно, Матильда.
– Буду считать это комплиментом.
– Полагаю, вы слыхали о законе HB 1467.
– Нет, но что-то мне подсказывает, что мое неведение продлится недолго.
– На этот раз ущемленным оказался я, они запретили более тысячи книг, список удлиняется день за днем.
– Чувствую, мы подбираемся к сути. Вы решили предпринять акт сопротивления и не нашли ничего лучшего, чем всучить мне экземпляр Vénus Erotica. Не думаю, что вы заслужите этим медаль за отвагу, но я мечтала прочесть эту книгу, так что это лучше, чем ничего.
Митч ничего не ответил, но желание Матильды шалить не прошло даром: в ней проклюнулось нежданное очарование. Раз она смотрела на мир так же, как он, и разделяла его отвращение к властям, он решил, что ей можно довериться.
– Мои амбиции простираются несколько дальше, – промолвил он. – Я рассчитываю открыть подпольную книжную лавку.
Матильда смотрела на него с возрастающим восхищением. Ее грудь вздымалась, дыхание стало прерывистым. Сначала у нее вызывала сомнение способность Митча быть откровенным, но когда она услышала о найденном им тайнике, о проделанной им работе, в том числе об отремонтированном диванчике, у нее осталось единственное желание: немедленно там оказаться. Потому что весь смысл литературы сводился для нее к простому вопросу любви.
Митчу часто бывало лень предположить, что события способны зайти гораздо дальше. В этот раз он опять ошибался.
6
Урок музыки
Вернер был профессором консерватории по классу скрипки. Еще он дважды в неделю подрабатывал, обучая музыке начинающих. Это был человек обходительный, гурман, любивший ужинать в ресторане в одиночестве. Он женился слишком молодым, давно развелся и не жалел об этом. Секс в его жизни свелся к статусу анекдота, и у Вернера не было никакого желания завести связь с другой женщиной; ухаживание, с его точки зрения, было непозволительной тратой времени. Но под этой личиной скрывался гораздо более сложный человек. От музыки Брамса у него навертывались слезы на глаза, из-за чего он отказывался играть его своим ученикам, никто из которых не догадывался, что под конец каждой субботы их профессор уходит из дому и час едет на поезде в большую танцевальную школу, где собираются любители танго. Эта тайная страсть была у Вернера еще во времена его брака. Он так и не осмелился признаться в ней жене, которая в конце концов заподозрила его в посещении любовницы. Однажды она проследила за ним до вокзала, села в его поезд и заняла место позади него, чтобы наблюдать за ним через стекло между двумя вагонами. Когда он сошел, она последовала за ним. Вернер давно ее заметил, но увидел в ее поведении повод для более серьезных претензий, чем те, которые могла предъявить ему она. Но до выяснений дело не дошло. Мадам Вернер увидела, как ее муж танцует танго и опрокидывает мужчину вдвое выше его ростом, держа его за талию, и испытала страшный приступ ревности, тем более необъяснимой, что она терпеть его не могла. Как писал Ромен Гари, можно с ума сойти оттого, как мало капель воды нужно для переполнения сосуда. Она раздраженно отвернулась и была такова. Вернувшись домой, Вернер нашел у двери чемодан со своими аккуратно сложенными вещами.