— Более князю никаких представлений делать не намерен, он все государю докладывает во вред мне. Теперь, ежели он хочет послать в море корабль ли, фрегат ли, пускай предпишет. — Он сжал губы и жестко, безразличным голосом закончил: — А иначе пускай корабли в бухте стоят и гниют.
«А ведь ему в самом деле все наскучило, видимо, коли он так равнодушен ко всему», — невольно подумал Лазарев.
Знойным августовским днем 1832 года, укрывшись в тени каштана на лавке у палисадника, денщик командира бригады кораблей контр-адмирала Авинова Кондрат Тимофеев задушевно беседовал с дружком Егором Киселевым, таким же денщиком, только начальника штаба флота.
Снизу Екатерининской улицы, со стороны дома протопопа, показались двое оживленно жестикулирующих капитанов 1-го ранга. Один из них щуплый, маленького роста, другой высокий, рослый.
— Глянь-ка, Егор, — толкнул товарища денщик, — шмурыгалы спозаранку на промысел пустились.
Тот вопросительно посмотрел на денщика.
— Пониже-то, кургузый, Мишанов, а другой, вроде подсвечника, Волков. Первый в услужении у ярыжки Грейга, нашего предводителя, а другой у Матвея Критского, стало быть, помощника евойного. Грейгу-то дачу грохают матросиками даровыми из экипажей, а Критскому по цейхгаузам да магазинам добро казенное выуживают…
Продолжая о чем-то спорить, пыля ботинками, офицеры скрылись в проулке.
— Кораблики-то гниют, топнут, — вздохнул денщик, — а им чины жалуют, награды прибавляют. Слышь-ка, одному знак почетный повесили, другому звезду прицепили…
Примерно о том же шла беседа и в стоявшем в глубине сада доме. У Авинова третий день гостил его старинный товарищ, контр-адмирал Лазарев, новый начальник штаба Черноморского флота.
Неделю назад он с Грейгом возвратился с Кавказа. Грейг сразу ушел на бриге в Николаев, а Лазарев остался, поближе познакомиться с Севастополем. Сначала попросил Авинова обойти с ним все берега Ахтиара.
Целый день они на катере, под парусами, обходили многочисленные бухты и бухточки Севастопольской гавани. Начали с осмотра самой защищенной от волн и ветра Южной бухты. Лазарев то и дело подходил к берегу, просил бросить лот, замерял глубину. Авинов знакомил его потом с Килен-бухтой, где обычно килевались корабли, прошли в самую глубину, к устью Черной речки у Инкермана. Обогнули всю Северную сторону и только вечером причалили к Графской пристани. Усталый, но очень довольный прогулкой по бухте, Лазарев вспомнил и свой поход.
— Берега абхазские, брат, богатые, да жаль, все не устроено там, армейцы страдают в палатках и землянках, пищи у них нет здоровой. А Севастополь ваш чудесный, — он оживился, — пожалуй, лучшего порта в мире не сыскать. Однако забот о нем мало, будто старались испортить нарочно. Люди живут грязно и бедно, в мазанках без полов и потолков, что же Грейг о том вовсе не печется?
— Где там, — махнул рукой Авинов, — у него одна забота — мошну приумножить. Юленька его в открытую волочится с Критским, а тот в казне сто тысяч уворовал да в банк положил в Одессе.
— Как так? — удивился Лазарев.
Авинов усмехнулся:
— Это здесь не в диковинку. Грейг себя людьми верными окружил. Я за год насмотрелся и должен сказать, что порок здесь корни глубоко пустил.
— Откуда они растут-то?
— Сие издавна, со времен екатерининских. Видишь ли, Петрович, — они с Лазаревым еще в Средиземноморье наедине привыкли величать друг друга по отчеству, — когда Крым под нашу руку отошел, Екатерина благоволила к грекам, вызволила их из турецкой неволи, кто сам бежал. Императрица отвела им удобное место в Балаклаве. Там быстро колония разрослась. Торговали, они мастаки, проворные, кто рыбачил. Стали понемногу на нашу военную службу наниматься, в офицеры выбились многие. Когда Севастополь прирастать кораблями да строениями начал, они смекнули. Казенных средств на флот отпускается уйма, на кораблях добра тоже немало. Все деньги стоит. Корабли туда-сюда снуют. Одесса, Херсон, Николаев, Феодосия, Керчь. Всюду коммерция на корабли проникала, интенданты на берегу сплошь из греков во главе с Критским. Из Одессы ловкачи руки греют, вроде купцов Серебряного или Рафаловича. В Севастополе много даровой силы из казенных рабочих используют, особняки задаром строят.
— Погоди-ка, — перебил его Лазарев, — при чем здесь корабельные греки?
— А при том, Петрович, что все они собственники в Севастополе и окрестностях. И каждое лихоимство приумножает их частный капитал. Кумекаешь?