— Сей ботик собственной рукой их, государя анператора, сработан. Стало быть, один ботик-то был изначалу «Николай Святой», а оный ему в придачу соорудили, для кумпании. А нарек-то его государь-батюшка «Фортуной».
После этого все прошли в дальний конец сарая, где были сложены мачты, весла, снасти, такелаж и огромные кованые якоря — все, что удалось спасти от огня. Когда вышли из сарая, Лазарев подарил матросу серебряный рубль.
— А что, братец, не слыхивал, какова флотилия здесь была, велика ли?
— Осемьдесят фрегатов и судов разных с лишком.
Петр Гаврилович кивнул, взял за руки мальчиков, подошел с ними к берегу озера. Теплый шальной ветер из Залесья рябил поверхность тянувшегося далеко к горизонту Плещеева озера, шелестели потревоженные березы, тянуло свежестью.
— Совсем как на Волге. — Лазарев-старший вспомнил вдруг далекое детство, поглядел на ребят. — Может статься, и вам испытать судьбу на море выпадет…
Вскоре наместника вызвали по делам в Петербург. Державин сразу заметил перемену в состоянии своего старинного товарища.
— Друг мой, сам знаешь мою печаль недавнюю, с подружкою верной Катеринушкой навек распростился.
— Однако куда денешься, — вздохнул поэт, — потому позволь совет дать:
Гаврила Романович наполнил бокалы вином, помянули своих покойных жен. У Лазарева немного отлегло на душе.
— Ведаешь, Гаврила Романович, когда в отъезде по губерниям, как-то забываюсь. А вернусь во Владимир, места себе не нахожу. Ежели бы не детки милые, совсем худо было.
Державин сочувственно согласился и вдруг предложил:
— Давай-ка, братец, пока я вхож в апартаменты Сената и якшаюсь с сановниками, похлопочу за тебя.
— Коим образом? — недоумевал Лазарев.
— А тем образом, дабы тебя от грустных воспоминаний отдалить, перевести на службу в Петербург.
Лазарев задумался. Ему пришлась по сердцу служба во Владимире. За десятилетие сроднился он с этой древней землей, его обитателями, вложил по мере своих способностей и совести в устройство города и края свою, пусть скромную лепту. Здесь родились его дети, но содержать их и воспитывать с каждым годом становилось сложнее.
— Пожалуй, возражать мне будет лицемерно, — в раздумье проговорил Лазарев. — Однако тебе-то хлопотно сие.
— Попыток — не убыток. — Державин разлил вино из графинчика. — Нынче есть у меня поддержка добрая Александра Васильевича Храповицкого, старинного приятеля. Пожалуй, надежа на него более верная будет…
Державин сдержал свое слово, успел-таки до перемены на троне российском поспособствовать назначению друга сенатором…
…Высокие двери притвора Успенского собора настежь распахнулись. Стоявшие у входа прихожане чинно посторонились. Из храма, чуть склонив голову, вышел губернатор, держа за руки двух сыновей.
Только что прогремела майская гроза, короткий ливень обильно смочил распустившиеся кущи зеленых палисадников, укрывших сплошь высокий откос и Муромский спуск.
Тучи уже пронеслись, и лазоревое небо, подернутое вспененными облаками, радовало душу. Лазарев с мальчиками подошел к откосу.
Справа, за Муромским спуском, весь склон до Козлова вала был облеплен белыми хлопьями цветущих вишен.
Тут и там по кручам, оврагам, ложбинам и промоинам весело журчали ручейки, напоминая о прошедшем ливне. Ниже они сливались в потоки, сбегавшие в Клязьму. Половодье еще не прошло. Всюду в пойме блестели разливы, вплотную подступавшие к опушке заречного леса. Насколько хватало глаз, справа и слева густые сосновые рощи постепенно соединялись в сплошную синеву уходящего за горизонт безбрежного лесного массива.
— Андрейка! Погляди-ка, — Миша бросил руку отца, — опять «гусятина» плывет!