— Инес? — переспросила Элси. Таким приглушенным голосом, точно боялась, что кто-то может ее услышать.
— Да, — сказала Сюсанна. — Инес. Моя мама. Хотя я никогда не чувствовала, что она — моя мама. В каком-то смысле я была такая же сирота, как Бьёрн. Еще больше сирота!
Она вдруг остановилась, высвободила локоть из руки Элси и торопливо растерла щеку варежкой.
— Прости. Я не то хотела сказать…
Элси кивнула:
— Да нормально все. Я поняла, что ты хотела сказать.
— Точно?
— Точно.
Они снова пошли вперед, в ногу, и какое-то время молчали, глядя на машину, которая ехала по Центральной улице. Снова прошли мимо той же урны.
— Я думаю, — наконец сказала Элси, — я думаю, человек рано или поздно должен принять вещи такими, как есть. В том числе и печальные вещи.
Сюсанна издала неопределенный звук, но ничего не сказала. Она слушала.
— Инес любила Бьёрна. Любила с первой минуты. И он был единственным, кого она любила. Увы, но это так. И мы с этим ничего не можем поделать. Но это совсем не значит, что ты недостойна любви. И не значит, что тебя не любят. Бьёрн ведь любил тебя. И я тебя люблю. И Биргер тебя любит.
— Биргер?
Получилось похоже на фырканье. Элси улыбнулась:
— Да. Биргер любит тебя, по-своему. Я так считаю. Я уверена. Он просто не знает, не умеет этого выразить. Но это не главное. Главное — что ты когда-нибудь научишься постоять за себя.
Сюсанна сжала кулаки внутри варежек.
— Постоять за себя? Как я могу постоять за себя?
Элси остановилась. Повернулась к Сюсанне, сунув руки в карманы пальто, и посмотрела на нее.
— Ты обязана защитить себя. Потому что ты достойна защиты.
Сюсанна молчала, потом сглотнула и покачала головой:
— Нет. Я не достойна защиты. Я не достойна даже того, чтобы жить. Это Инес сказала. Моя мама.
— Инес лежит в Санкт-Ларсе. А ты нет.
Сюсанна подняла глаза. Осмотрелась. Вдруг заметила большую елку с сотней лампочек посреди Центральной площади Несшё. Увидела, как сверкает снег в свете фонарей. Увидела, как машина подъезжает к громадному отелю и из нее вылезает молодая девушка. Молодая девушка в длинном платье. Это могла быть я, вдруг подумала Сюсанна. Да. Я могла бы быть девушкой в длинном платье. И в следующий Новый год я ею буду.
Она улыбнулась Элси.
— Я буду защищаться, — сказала она. — Ты научишь меня, как это — постоять за себя?
— Я научу тому немногому, что сама умею, — сказала Элси.
~~~
Бьёрна больше не было. Он пропал. Его поглотил смоландский лес.
Но иногда он приходил к Элси. Прокрадывался в ее мысли и появлялся в снах, ходил за ней следом, когда она бывала одна. Она позволяла ему приходить. Не сопротивлялась. Пусть будет как будет.
Теперь он стоял за ее спиной на кухне Инес и смотрел вместе с ней в окно на Сванегатан. День был пасмурный. Дождь висел в воздухе. Сад стоял голый и тоскливый. Продолжалась зима, но скоро, очень скоро наступит весна.
— Ты все отлично сделала, — сказал Бьёрн.
Элси улыбнулась, но не ответила. Но он прав. Она в самом деле все сделала отлично. Кухня Инес выглядела так же, как в те времена, когда Бьёрн еще тут жил. Новые герани стояли в ряд на подоконнике, блестящие яблоки лежали на оловянном блюде, а блюдо стояло на белой льняной дорожке, служившей скатертью, — накрахмаленной и наглаженной. А возле плиты на противне горячие булочки ожидали, когда Инес вернется, сядет за стол и выпьет кофе, как тысячу раз прежде.
— Зря ты умер, — сказала она.
Бьёрн вздохнул у нее за спиной, и холодное дыхание коснулось ее шеи.
— Откуда ты знаешь, что я умер?
— Зря ты решил умереть.
— Откуда ты знаешь, что я сам это решил?
Элси не отвечала на его вопросы.
— Ты должен был, по крайней мере, оставить нам могилу, чтобы мы могли туда приходить. Не ради меня. А ради Инес.
— У Инес есть могила, куда можно приходить. Она у нее внутри.
Элси хмыкнула:
— Злой ты.
— Нет, — сказал Бьёрн. — Ничего я не злой.
Она вскинула голову и оглянулась.
Комната Сюсанны стояла распахнутая настежь. Стул был чуть отодвинут от письменного стола, но в остальном порядок был идеальный. Свежевыстиранное покрывало сияло белизной. На прикроватном столике лежала книга в красной обложке, аккуратно закрытая. На подоконнике — горшок с цветущей фиалкой.
Но ни одежды не валялось на стульях и кровати, ни наполовину сложенной газеты — на полу, ни рваных гольфов не свешивалось из корзины для бумаг.
Комната казалась картинкой из мебельного каталога. Нежилой.