Однако она машинально ответила, хотя и довольно холодным тоном. Голос телефонистки тоже был сух:
— Вас вызывает Ливерпуль. Одну минуточку.
Ливерпуль? Инес присела на стул возле столика в холле. Очень осторожно — она боялась помять белье. Большей частью это трикотаж, разумеется, он практически не мнется, но трикотаж ведь Бьёрна, и ей хотелось положить все тщательно наглаженные трусы и майки аккуратной стопкой к нему на кровать. Ведь это же послание. Хотелось, чтобы он понял, как она рада, что он наконец дома, что он должен простить ее, что он слишком много значит для нее, что он…
— Инес?
От голоса, такого знакомого, задрожало внутри, но Инес поспешно подобралась и отвечала таким же тоном:
— Элси?
— Да. Как у вас дела?
Покалывающее ощущение торжества во всем теле. Она не знает! Элси не имеет ни малейшего понятия о том, что происходит с ее собственным сыном.
— Спасибо, хорошо. А у некоторых из нас даже еще лучше!
Тишина.
— Что ты имеешь в виду?
— Бьёрн прямо гремит.
Элси по-прежнему не понимала.
— Гремит? Чем он гремит?
— Его оркестр. Его поп-группа. Держаться на первом месте в этой, как ее, в «Десятке хитов», четыре недели подряд. И поедут в Англию. Ты не в Англии сейчас?
— Ну да.
— Он туда едет. Прямо в субботу они едут в Лондон. Их по телевизору покажут…
— Но…
Элси осеклась, совершенно очевидно не зная, что сказать. Инес улыбалась в черный бакелит трубки.
— О нем все газеты пишут.
Никакого ответа. Инес нагнулась над трубкой, прижав губы к самому микрофону:
— Алло! Ты здесь?
В трубке зашуршало, наверное, телефонистка подключилась и слушает, наверное, все время подслушивала. Люди стали до того любопытные, просто сил никаких! Тон Инес стал резче:
— Элси! Ты слышишь меня?
Легкое покашливание.
— Я тут. Просто я так удивилась. Он тут? Можно мне с ним поговорить?
— Конечно.
Инес прикрыла ладонью трубку и крикнула наверх:
— Бьёрн! Подойди к телефону! Это Элси!
Элси. А не «мама». Получай! Инес, на секунду закрыв глаза, прислушивалась к шагам Бьёрна наверху и продолжала:
— Он сейчас подойдет. А ты-то как? Скоро приедешь?
— Не знаю, — сказала Элси. — Посмотрим.
Инес скривилась. Кто бы сомневался!
Бьёрн, скользя в одних носках, сбежал по ступенькам, протянул руку к трубке, едва влетев к холл, и, улыбаясь, выкрикнул:
— Ты уже слышала?
Повернувшись спиной к Инес, он зажал трубку между плечом и ухом. Инес осторожно положила всю стопку наглаженного белья на нижнюю ступеньку лестницы и вышла в кухню. Ей хотелось быть рядом. На самом деле у нее есть полное право находиться рядом, притом что ей бы и в голову не пришло подслушивать. Никогда в жизни. Подслушивать — это гнусность, а гнусностей следует избегать, если не из моральных соображений, то из чувства самосохранения. Человек, опускающийся до гнусностей, сам гнусен по определению, и от одной мысли об этимологии этого слова Инес передергивает. Гнусный. Гнус. Бррр.
Бьёрн рассмеялся в холле, и она направилась к мойке, ища, чем бы громыхнуть, чтобы не слышать, немытый стакан, например, которым можно стукнуть о раковину, полоща его в горячей воде, но, естественно, не нашла. Кухня была в том же полнейшем порядке, в котором Инес ее оставила меньше часа назад. Вытертая досуха раковина сверкала, разделочный столик блестел, на черных горелках плиты не было ни пятнышка, как и на окружающей их белой эмали. Но вытерла ли она обеденный стол как следует? Она схватила посудную тряпку, повешенную для просушки на кран, и стала медленно выводить ею знак бесконечности на сером пластике. Знак бесконечности лежит в основе всякой уборки, это она объясняла своим ученицам в начале каждого учебного года. Будь то кухонная или половая тряпка, швабра или пылесос, — что бы и чем бы ты ни убирала, следует выписывать все ту же лежащую восьмерку — нет лучшего способа убедиться, что ты прошелся всюду и что теперь на самом деле стало чисто…
Бьёрн рассмеялся снова. Надо же, как им с Элси весело. И все еще разговаривают. Нет, не то чтобы это плохо, но ведь и в самом деле странно, как у Элси хватает денег на такие длинные звонки из-за границы. Не говоря уже обо всех подарках и одежде и духах и темно-красной помаде, всем, чем она имеет обыкновение разбрасываться, когда в один прекрасный день соблаговоляет появиться…
Инес выпустила тряпку из рук, села на стул и закрыла глаза. Что с ней творится? Обещала ведь себе быть мягкой и всем приятной, почему же она не может выполнить своего обещания? Надо, обязательно надо быть веселой и доброжелательной, даже внутренне, надо избегать недобрых мыслей, нельзя поддаваться злобе и ярости или потакать зуду раздражения. Надо быть бдительней, держать себя под тщательным контролем, следить за каждым словом и интонацией, каждым жестом и каждой мыслью, иначе потеряешь Бьёрна. А Инес не хотела его терять. Такой утраты ей не вынести.