— Мы немного похожи.
Торопливая улыбка, теперь уже Ева отвела глаза.
— Возможно.
Они пошли дальше, но теперь медленнее, и паузы между репликами стали длиннее.
Она до сих пор ни слова не сказала о «Тайфунз». Ни единого слова. Это было прекрасно и в то же время досадно, каким-то непонятным ему самому образом. Ведь в последнее время он явно не испытывал недостатка в девицах, желающих поговорить о «Тайфунз». Они были везде, в гостиницах и клубах, в народных парках и на открытых эстрадах, в парке Грёна Лунд в Стокгольме и Лисеберг в Гётеборге, у дверей студии звукозаписи и в гастрольном автобусе. В придорожном кафе в Гренне вообще целая школьная экскурсия, или по крайней мере ее женская часть, собралась под дверью туалета, пытаясь заглянуть внутрь. Когда Бьёрн увидел их, то побледнел от дурноты и отказался выходить. Пео, который как раз заходил в сортир, ухмыльнулся, естественно, но, сообразив наконец, что дело серьезное, пробился сквозь толпу девчонок и нашел Хассе, их роуди. И Пео, и Хассе могли пройти сквозь кучу девчонок, не опасаясь, что их исцарапают, а одежду разорвут в клочья. Бьёрн этого не мог, и ему уже немного надоело каждый вечер промывать следы от ногтей раствором хлоргексидина. Некоторые из девиц в самом деле были ядовитые, настолько, что рана начинала распухать и пульсировать всего через несколько минут после того, как они проводили своими острыми ногтями по его коже.
Впрочем, он и пользовался вовсю. От него этого ведь и ждут, понимал он и осуществлял ожидания. Он переспал с семью девушками в течение двух месяцев. С некой Анн-Мари в Векшё, некой Маргаретой в Норчёпинге, какой-то Агнетой в Стокгольме и Лиселотт в Сундсвале. Как звали остальных трех, он уже не помнил, запомнил только, что девица из Йончёпинга была дочь городского архитектора. Она повторила это минимум четыре раза за ночь, даже в самый момент близости, словно власть ее папаши над планом городской застройки могла сделать ее самое более желанной. Но возможно, просто у нее любимая тема была такая необычная, большинство девиц ведь тоже болтали, не закрывая рта, даже раздеваясь, что само по себе иной раз оказывалось занимательным зрелищем. У той Маргареты был такой лифчик, что груди в нем торчали, как ядерные боеголовки, а у Лиселотт — пояс с резинками для чулок, видимо, раньше принадлежавший ее мамаше. И все они говорили про «Тайфунз» и про успех «Тайфунз», про другие группы и других звезд, про собственные мечты об успехе и — по крайней мере в двух случаях — про других исполнителей, с которыми хотели бы переспать. С Полом Маккартни, например. И с Херманом из Herman's Hermits. А потом удивленные лица — «ой, ты что? расстроился? Да я не то имела в виду…». Господи! Сколько же на свете идиотов!
Ева взглянула на него:
— Ты что-то сказал?
— Ничего. Только подумал.
— Ясно.
Она больше не задавала вопросов, не пыталась ни отгадать, ни выведать его мысли. Хороший знак. Если только она не презирает его на самом деле — вполне заслуженно! — не считает его глупым, как музыка «Тайфунз» и их чересчур юные фанатки. Хотя, возможно, она вообще не знает, кто он такой. Тогда это плохой знак. Тогда он ей, пожалуй, неинтересен и безразличен. Тогда он для нее, может быть, обычный парень, кто угодно, с кем она пошла, просто чтобы не идти одной. Он торопливо взглянул на часы:
— Жалко.
— Что такое?
— Уже десятый час. А то можно было бы зайти куда-нибудь перекусить. А теперь все уже закрыто.
— А ты что, можешь?
— Что именно?
— Вот так зайти перекусить. Там на тебя не накинется свора девиц?
Значит, по крайней мере знает, кто он. Хорошо. Он пожал плечами:
— Ничего страшного.
Она тут же улыбнулась в ответ:
— Точно? А посмотришь, как эти девицы набрасываются, так правда делается страшно.
Он хотел остановиться, но поборол порыв и пошел дальше.
— А ты что, это видела?
— Конечно. Много раз. Обожаю музыку.
— Мою музыку?
Тьфу. Не надо было этого говорить. Она могла подумать, что он напрашивается на комплимент. Но если так, она этого не показала, ее голос был совершенно серьезен, когда она ответила:
— Всякую музыку. Я вообще-то не особенно музыкальная. Но все равно музыка для меня многое значит. Это ведь чувства. Правда же?
Что на это отвечают? Легкая тревога холодком пробежала по позвоночнику, Бьёрн снова пожал плечами и что-то пробормотал. Оба шли так медленно, что велосипедная фара начала мигать. Сам не зная зачем, он вдруг наклонился и отстегнул динамо от колеса. Они уже прошли ресторан «Страндпавильон» и вот-вот выйдут к порту и в город.