Мы стояли на краю плато, как на кромке суши, дальше которой — один только лёд и небо. Ветер стихал, и тишина звенела, будто в уши заткнули вату. Я дал команду: «Лагерь. Двое суток — чиним снарягу, отдыхаем!», без ремонта и восстановления сил дальше идти было глупо.
В неглубокой седловине за снежной грядой возвели иглу, чтобы обеспечить более надежную защиту от ветра. Собакам вырыли длинный лаз и бросили туда настил из ящиков, чтоб не лежали на голом льду. Первым делом — вода и жир. Примусы зашипели, пахнуло керосином и копотью. Пока снег таял в котлах, я прошёлся по людям: пальцы, носы, щёки — у половины лица в трещинах, у двоих — кровяные язвы. Выдал мазь (сало с камфарой), велел мазаться густо, поверх — марля и маска. Туман отступил, вовсю светило солнце, а значить надо подумать заранее о глазах — раздал всем очки со сменными фильтрами.
Вечером устроили разбор нарт. Сняли полозья, выправили «винтом» поведённые. На тёплых камнях (грели на примусе) выровняли планки, подшили новыми шурупами. Полозья натёрли смесью сала с парафином — скольжение сразу стало иным, «масляным». Резервы брезентовых чехлов пустили на заплаты, у Фомина рука золотая — игла мелькала, как у портнихи. Верёвки проверили узел за узлом, всё слабое — вон; петли на постромках сдвинули ближе к упряжи — тянуть легче.
Собакам — двойной паёк: мясо, жир, немного пеммикана для «вкуса». Ходовых вожаков оставили возле нарт на ночь — чтоб без драк и нервов отъелись и отоспались. Молчун, вожак моей упряжки с серой мордой, лежал, вытянув лапы, и смотрел на нас ясными глазами — как человек, всё понимающий, но не вмешивающийся. Я почесал его за ухом и впервые за много дней не ощутил щемящей вины: «Дотянем, старина. Должны».
Людям — горячее дважды. Суп из тюленины, чай крепкий, к чаю шоколад. Хлеба у нас нет, от постоянного перетаскивания и швыряния ящиков с провиантом галеты крошатся в пыль, зато сало есть, и это наше золото. Мы едим его большими кусками, сегодня — без ограничений.
— Так братва — Начал я, когда мы обедали — Слушайте график отдыха! Ночью сон — ровно восемь часов всем лежать, без разговоров и глупостей. Топим снег заранее — два котла «на утро», чтобы не было утреннего метания. Ремонт — только до команды «отбой», после — спать, иначе завтра будете как варёные. Всем всё ясно?
Ни у кого возражений не было, все уже еле стояли на ногах.
На рассвете второго дня занялись маркировкой дороги назад, надо было выставить вешки чтобы найти спуск с плато при возвращении. Отобрал четыре пустых керосиновых канистры, в крышки — по древку от запасных палок для лыж, на древках — полотнища из чёрного брезента, промасленные и присыпанные сажей. Снег здесь белый как смерть, и только чёрный виден за версту. На каждый флаг — снежная пирамида в рост человека, сверху — «шишка» из замёрзшего навоза собак — чтобы ветром не сдуло. Между вехами — расстояние прямой видимости, но не больше двух сотен метров. На главной пирамиде оставил записку в железной коробке: дата, состав партии, курс и расстояние на юг, остаток провианта и горючего. Подписал: «Волков. Полюс — по прямой». Смешно, конечно, писать «по прямой» там, где прямых линий не существует, но бумага любит уверенность.
Навигацию свёл к простому: ходовой компас и солнечный, потом проверил секстаном и теодолитом. Эти измерения я буду проводить ежедневно, заодно проверять одометром на нартах по пройденному расстоянию.
Ночью ветер вернулся, но иглу хорошо держало напор, впервые за несколько последних дней мы спали, не слыша его завывания. Внутри тепло по-походному — то есть не холодно.
Утро третьего дня я сам разбудил всех очень рано, нам оставался последний рывок к цели!
Глава 23
Полюса мы достигли двадцать восьмого ноября 1895 года и достигли его первыми! Последние десять дней пути до цели наш отряд шел вперед как единый слаженный механизм и подгонять никого было не надо.
На Полярном плато стояла удивительно безветренная и солнечная погода. Антарктика как будто сжалилась над нами, посчитав что уже достаточно испытала нашу силу и волю. Мы шли спокойно, шаг за шагом, не торопясь и не задерживаясь. Нарты скрипели по насту, собаки тянули ровно, без рывков, будто и они понимали, что мы близки к финишу. Каждый из нас устал, но эта усталость стала привычной, почти незаметной, как постоянный шум в ушах, который перестаёшь замечать. Вечером, закончив дневной маршрут, мы не ленились и возводили иглу, чтобы на обратном пути сэкономить силы, свой путь мы по-прежнему помечали снежными гуриями.