Он озирался по сторонам, закрывал глаза и морщился, пытаясь прогнать видение, но что бы ни делал, перед внутренним взором стояло лицо Ригелли. Облик, размытый вспышкой зарева, наконец проявился.
Кэларьян бросился к столу, схватил лампу и плюхнулся на коврик у камина, забыв о боли. Выхватил уголек, обжегся, потратил драгоценное мгновение, чтобы снова подцепить его щипцами, и поджег фитиль. Кажется, на полке была еще одна лампа. Он схватился за каминную доску, поднялся, проковылял к шкафу и нашел еще две лампы.
Когда все три разгорелись, а свежее полено в камине охватило пламя, лицо Ригелли постепенно утонуло в этом свете, но дрожь не ушла. Боль, гораздо сильнее той, что причинял свет обожжённым глазам, сжимала сердце. Ригелли должен быть мертв, рассеян в небытии, как прах на ветру, однако это был он, и он явился прямо в защищенный дом.
Кэларьян вскинул голову. Карланта! Гансвард! Он попытался увидеть их свечение, но не мог сфокусировать взгляд, как получивший тумаков пьянчуга. Прямо как был, босиком и в одной ночной рубахе кинулся он прочь из комнаты, сжимая в похолодевших руках лампу.
Первой за углом была дверь Трувора — тот спал в кресле, негромко храпя. Следующая — Карланты. Глорпка спала, улыбаясь во весь рот одной ей ведомым мечтам. Третья дверь приоткрылась, и из своей комнаты выглянул Гансвард.
— Что за шум? — он подслеповато щурился и едва успел посторониться, когда Кэларьян влетел внутрь. — Что случилось? Кошмары?
— Ты спал? — выпалил Кэларьян вместо ответа. — До того, как услышал шум?
— Старался. А в чем...
Кэларьян мотнул головой, отгоняя вопросы, как назойливых мух.
— Что ты видел во сне? Каких-нибудь людей? Яркий свет?
Гансвард приподнял одну бровь, а потом недовольно нахмурился.
— Откуда ты знаешь? Опять эти штучки?
— Ганс! — Кэларьян в отчаянии вцепился в его плечи. — Кого ты видел?
— Не знаю. Опусти меня, — Гансвард потянул за палец, впившийся ему под ключицу. — Мне снилось, что в библиотеке кто-то есть, я видел их издалека — два размытых силуэта, низкий и высокий. И там было светло, даже слишком. Как будто в небе летнее солнце, а у нас нет крыши.
Руки Кэларьяна опустились, он сделал шаг назад, наткнулся на стол и тяжело присел на его край. Лоис, коротышка Лоис, неужели попытки выйти на связь навели на него Ригелли?
— Что они там делали?
— Говорили, Кэл, больше ничего. Мне не нравится, как ты выглядишь.
Кэларьян провел ладонями по глазам, массируя разбухшие веки, но под ними еще мерцал слабый образ Ригелли, и он поспешно отнял руки.
— Ты должен уехать. И Карланта тоже. Вы оба. Твой племянник, он все еще торгует лошадьми? А, впрочем, неважно. Возьми мои деньги, купи все, что нужно, и отправляйтесь на юг.
— Что за чушь ты несешь? Я зол на тебя, но это пройдет. Или ты хочешь вышвырнуть меня, не дождавшись прощения?
Только взглянув на друга, Кэларьян понял, что тот шутит.
— Ты не понимаешь. Вы в опасности. Здесь, в Торпе. Нет, рядом со мной! — говорить это было больно. Если Ригелли уже коснулся Гансварда, он с той же легкостью пробьется и к Карланте. Нельзя, нельзя, чтобы она оставалась здесь, чтобы ее связь с Кэларьяном была так заметна. Эту связь нужно ослабить, нужно занять его место в душе глорпки чем-то другим.
Гансвард сразу посерьезнел.
— Тебе снова угрожали? В этих твоих снах? Я все устрою, Карланта получит лошадей, повозки, сопровождение, — все что нужно. И сможет уехать домой хоть завтра.
— Нет, нет… — у Кэларьяна не было сил объяснять. — Не туда… Есть дом в Корсии… Он защищен куда лучше, чем этот, — он обвел взглядом стены и потолок. — Вы должны быть там и нигде больше.
Гансвард вздохнул и отошел к камину.
— Я не пущусь в бега, — он опустился в потертое кресло и сложил руки на животе. — Я слишком стар для этого.