Поднимаясь вверх и отрываясь от потока, он ощутил удивление посвященных, до того момента уверенных, что он пойман. Они походили на зверей, способных лишь бродить по тропкам, зверей, потерявших след вспорхнувшей в воздух птицы. «Идиоты», — выругался про себя Кэларьян и окончательно проснулся. За окном поднялся ветер, но на тесной лежанке было тепло — воздух грела жировая лампа. Надо чем-то себя занять, больше он уже не заснет. Кэларьян развернулся к свету и втащил под полог оставленный перед входом фолиант.
Книга была холодной, как лед, но руки дрожали не поэтому. Посвященные нашли его и напали, не пытаясь договориться. Неужели за эти десять лет все они потеряли достоинство? А может, там и не было никого, кто составлял когда-то «орден». Кэларьян открыл тяжелый том на странице, заложенной плоским маленьким ножом. Так даже лучше — обиды забыты, старики обрели покой, а за легендами охотятся юнцы в мечтах о славе.
Все молодые пьянеют от возможностей дара, Кэларьян знал это слишком хорошо. Он снял лампу с подвеса и поставил прямо на раскрытую книгу. Кем бы ни были эти посвященные, они очень сильны, а сила требует идти все дальше и дальше. Конечно, они ничего не знали о приемах сокрытия, ведь им не от кого было прятаться. И потому остались ни с чем. Но при следующей встрече улизнуть уже вряд ли получится, и тогда они смогут проследить за ним до самого Глорпаса. Кэларьян поморщился. Он знал, что это значит, но не хотел признаваться.
Следующей встречи не будет. Он больше никогда не коснется потока.
Но… как же Гансвард? Имя друга отозвалось глухой печалью. Единственный, ради кого стоило рисковать и использовать Искусство. Кто не стал врагом и не погиб. Что ж, они попрощались десять лет назад, и для Гансварда это было настоящей разлукой — без путешествий по Светлому миру и без встреч во снах. Если теперь Кэларьян «оставит свои штучки», как выражался Ганс, и никогда не увидит товарища, это будет, по крайней мере, честно.
«Опять расклеился, старик!» — обругал себя Кэларьян. Эти дуралеи ничего не увидели и ничего не поняли. «Кроме того, что ты жив». Но это они знали и раньше, иначе не сторожили бы светящиеся струи. Десять лет! Десять лет кому-то не дают покоя тайны, ведущие лишь к смерти и горю. «Смерти других», — поправился он. В этом ведь все дело, так? Если веришь, что чужая жертва принесёт самому тебе жизнь и богатство, то жажда затмевает всякий страх. Жажда взять больше, чем отведено человеку с рождения.
Кэларьян провёл ладонью по странице манускрипта, не в силах сосредоточиться.
— Да простит меня Единый, — он взял маленький нож и принялся соскабливать чернила со страниц драгоценного тома. Может, еще через десять лет он все-таки сможет дотянуться до Гансварда, а посвященные наконец отстанут. Думать об этом было тяжко и казалось, не спасет даже нудная кропотливая чистка. Уничтожение чужих текстов давно не совестило Кэларьяна, он не раз перечел все свои книги, к каждой написал по тому комментариев, но пергамент кончался, и с годами ценные манускрипты уходили на новые заметки и странички Карланты. Если ему суждено вновь оказаться на юге, он закажет по две копии на каждую загубленную книгу. Если нет… Тогда эти фолианты все равно будут похоронены в снегах вместе с ним.
Буква за буквой строчки пропадали с листа и мысли приходили в порядок. Руки перестали дрожать, работа пошла споро. К тому моменту, когда на улице заскрипели первые шаги глорпов, настроение Кэларьяна почти выровнялось. Он обещал Карланте быть в руинах Хорна на рассвете, а ее все эти проблемы совсем не касаются. Девочка будет поминать дух отца, о духах Кэларьяна ей знать не нужно.
Оглядев чернильную труху, засыпавшую дно полога, Кэларьян убедил себя, что вечером обязательно приберется, и вылез на холод, чтобы затопить очаг.
Глава 3. Берения
Запах гари марал чистый зимний воздух, как сажа — снег. Дамы остановили лошадей у развилки, прижимая к лицам платки, Фронадан проехал за герцогом дальше, к костеркам, у которых грелись рудокопы. Снег был усыпан опилками, вокруг лежали заготовленные дрова, из отверстия неглубокого забоя валил дым.
— Шахты есть ещё в миле к северу. Хотите посмотреть? — судя по кислой мине, у Годрика Беренского не было ни малейшего желания делать крюк. Отличная погода его не радовала, солнце заставляло недовольно щуриться, мех с горячим вином уже опустел. Впереди виднелись башни Венброга и он явно хотел вернуться домой.
— Если позволите.