— К Мухе сходи.
— Я как раз у него.
— Как он?
— Стабильно тяжело.
— Будут сегодня хорошие новости?
— Боюсь, уже нет.
— Объявлять в Питере тревогу? Эвакуацию?
— А на всей планете вы не сможете? — спросил совершенно серьезно Док.
— Ладно, ты там не остри. Не смешно.
— Да куда уж…
— Труп где?
— У патологоанатома.
— Когда результаты будут — сообщишь. Голубков повесил трубку и снова поднял: — Алло, МЧС мне дайте. Генерал-майор Голубков. — Он подождал недолго. — Генерал Голубков. Мы располагаем информацией, что вся вода в системе петербургского водопровода предположительно отравлена. У меня все!
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ
Джунгли Бразилии
10 июля 200… года, 13.17
— Ну здравствуй, Билл, — услышал Пастух где-то рядом, и от звуков чужого голоса открыл глаза.
Они лежали на полу в хлипком загоне для мелкого домашнего скота.
Над Биллом склонился приветливый хозяин:
— Как поживаешь, давно не виделись!
Почему-то Билл на эти слова хозяина реагировал совсем не радостно. Пастух решил, что хватит валяться и пора вставать. Но не тут-то было — руки и ноги его оказались крепко связанными.
— Это сколько же времени ты за мной бегаешь? — спросил хозяин. И сам себе ответил: — Давно. А поймал я тебя.
— Еще не вечер, Гонсалес, — улыбнулся Билл.
— Вечер, Билл, для тебя уже ночь. Если ты надеешься на своих дружков, то вот они, тут лежат, с тобой рядышком. А, ну да, ты же не видишь их, Билл, я же тебе глаза выколол, — все так же приветливо сказал хозяин.
Пастух приподнял голову. Действительно, у Билла вместо глаз зияли две кровавые дыры.
— Но я тебе помогу, слышишь ты пока что хорошо. Гонсалес подошел к Трубачу и пнул того ногой в израненный бок. Трубач в полузабытьи застонал.
— Узнаешь? Ах да, вас было не двое. Вот еще один. — Гонсалес рукоятью пистолета ударил по голове Артиста. Тот невольно охнул.
— А вот еще один. — И Гонсалес подошел к Пастуху. Занес над ним нож, но Пастух, словно змея, вывернулся, и нож вонзился рядом с его головой в землю.
— Ладно, потом, пусть пока поживет. Так вот, Билл, мы с тобой больше никогда не увидимся, — захохотал Гонсалес. — Даже если случится чудо, если прямо сейчас у меня под ногами разверзнется земля и я провалюсь в преисподнюю или ты вознесешься, ты никогда не сможешь меня увидеть. Все, погоня закончилась. Я победил, Билл. — Гонсалес снова поднял пистолет, прицелился Биллу в голову, но вдруг опустил оружие. — А знаешь, я придумал лучше. Не я тебя убью, а твои дружки. Эй, ребята, кто хочет жить? Условие такое: кто отрежет этому гринго руку — свободен, кто отрежет другую — свободен, кто ногу — отпущу.
— Сволочь, — сказал по- русски Трубач.
— «Сволочь»? Что такое «сволочь»? Ты согласен?
— Убейте меня, — прохрипел Билл тоже по- русски. — Он все равно меня в живых не оставит, а у вас еще есть дела.
— О! Так они не американцы! — обрадовался Гонсалес. — Прекрасно. А кто, ирландцы? Или русские? Вы русские?
Пастух снова поднял голову.
— Сейчас здесь будут правительственные войска. Ты зря тут раздухарился, — сказал он по- английски.
— Ха-ха-ха! — искренне засмеялся Гонсалес. — Войска здесь уже были. Мы с ними поладили. Простых бразильских фермеров они не трогают. Моя фазенда никому не мешает.
— Ты забыл про вертолет. Там спецназ. За нами прилетит вертолет, — сказал Артист.
— Какой? Не тот ли, на котором прибыли вот эти парни? — и Гонсалес достал из бочки две головы — тех самых белозубых агентов, которые встречали Билла в аэропорту.
— Нет, ребята, никто вас не спасет, только вы сами. Итак, этот гринго на одной чаше весов и ваша жизнь — на другой.
— Убейте меня. Пастух, ты же солдат, главное — наше дело! — снова взмолился Билл.
Пастух молчал.
— Я не буду, — сказал Артист. — Я не смогу.
— Пастух, ты можешь. Помнишь, когда Доку надо было стрелять в Муху, ты сам сказал… — напомнил ему Билл. — Пойми, он все равно меня убьет…
— Я могу, — сказал Трубач. — Давай нож. Гонсалес удивленно подошел к Трубачу:
— Ты? Отрежешь ему руку?
— Да, я отрежу ему руку. Он не наш, это не наша война.
— Трубач, ты что? — просипел Артист.
— А то! Я жить хочу, я хочу выполнить задание.
— Сволочь.
— Опять «сволочь». Это что, ругательство? Ну хорошо, сволочь, держи нож. Ой, как же быть, у тебя ведь связаны руки. А развязывать их тебе как-то боязно. Ты же можешь обмануть наивного Гонсалеса. — Гонсалес наклонился к Трубачу и лезвием раздвинул ему зубы. — О! Я придумал, зубы у тебя крепкие, ты возьмешь нож зубами. Согласен? Я сволочь.
— Давай.
— Трубач, скотина, что ты делаешь?! — закричал Артист, словно демонстрируя свой хорошо поставленный голос. — Опомнись!
— Молчать! — гаркнул Пастух, которому театральность давалась хуже. — Он прав, это не наша война. Нам надо спасать людей, а Биллу все равно не жить! Я тоже согласен. Я могу даже без ножа.
— Как — без ножа? — удивился Гонсалес.
— Зубами.
— Вы подонки! Вы два подонка рода человеческого, — сказал Артист. — Тогда и меня убейте.
— Правильно, Пастух, ты должен спастись, — подыграл им Билл.
— Ну что, договорились? Отлично. На, парень, Держи нож, — сунул Гонсалес рукоять в зубы Трубачу, И подтащил его к Биллу.
— Прости, Билл, — с трудом говорил сквозь сжатые зубы — Ты мне никогда не нравился, я вообще не люблю американцев. Они никогда не хотели нам помочь как. Следует…
— Э, ребята, не надо говорить на своем тарабарском языке. Только по- английски, а то сделка отменяется.
— Хорошо, — сказал Трубач по- английски. — А ведь от вас, от американцев, требуется только вовремя нас подтолкнуть, только немного помочь нам.
Гонсалес подошел поближе:
— Хватит болтать. Давай приступай.
— Ты понял меня, Билл? Ты наконец понял меня?
— Понял.
— Стоп, так не пойдет. — Гонсалес вырвал нож у Трубача изо рта. — Вы слишком долго разговариваете. Вы меня хотите обмануть. Нет, так не получится. Так. Кто у нас тут следующий на очередь резать американца? Ты?
— Я, — подтвердил Пастух.
— Ты вроде бы согласен был без ножа.
— Да.
— Пастух, ты что?!
— Молчи!
— Ладно, я сжалюсь, у Билла мясо не очень вкусное, я думаю. На и тебе нож. — И Гонсалес вставил в рот Пастуху тот же кинжал. Подтащил его к телу Билла.
— Ну, Билл, раз, два, три! — сказал Пастух.
Увы, у них ничего не вышло. Билл ударил головой по рукоятке, та вылетела изо рта Пастуха в сторону Гонсалеса. Но кинжал только порезал негодяю ногу.
Тот взвыл, забегал по загону, зажимая рану рукой. Трубач подставил Гонсалесу ногу, тот чуть не упал.
— Идиоты! У вас была возможность! — В остервенении он всадил в Билла несколько пуль.
Кровь забрызгала лицо Пастуха.
— А теперь я всех вас убью. Больше испытывать не стану, просто прикончу. И тебя первого.
Он перезарядил пистолет, приставил к виску Пастуха.
— Пастух, извини, я сам сволочь, — сказал Артист. — Прощай.
— Бог простит, — сказал Пастух и закрыл глаза. Выстрел прозвучал оглушительно.
Темнота, духота, тяжесть.
Смерть. Это, оказывается, так приятно — смерть. Вяжущие, врезающиеся в кожу веревки вдруг пропадают — ты свободен, тяжесть уходит. Нет духоты и темноты, женщины хлопочут над тобой. Очень похожие на ту самую, которую они искали, когда он был жив. Лет пятидесяти, худощавая, миловидная…
Так, а это что такое? Женщины, женщины…
Пастух встряхнул головой:
— Кто вы? И где я?
Дама, абсолютно точно соответствующая всем описаниям, смотрела на него с высоты своего не слишком большого роста и растерянно улыбалась:
— Вы русский?
— Да, а вы ангел?
— Пока нет. А что вы все здесь делаете? Вы ранены? Пастух приподнялся и, ожидая самого ужасного, повел глазами.
— Я был не один. А где?.. Да вот же они… Гонсалес с простреленной головой валялся у входа в хижину.