Что-то было не так. Снова.
Тени наливались алым, и все блики и отсветы на коврах и перилах, в изгибах картинных рам светились слишком ярко и резко. Лица портретов покрывались черными глубокими морщинами.
Нервно поёжившись, Хелена поспешила за сэром Рейверном и мадам Арт — прочь от наваждений. Но те преследовали. Она смотрела по сторонам, не понимая, что происходит, почему алеют стены, которые никогда не были даже красноватыми; почему коридор кажется бесконечным, звуки становятся глуше, а движения даются труднее.
Сейчас что-то произойдёт.
Нервная дрожь усиливалась. Хелена остановилась, хмурясь, сжимая пальцы, а потом обернулась к окну — и мир вспыхнул перед глазами. Она зажмурилась, пошатнулась… И в последний момент схватилась за стену.
Все звуки растворились, воздух стал осязаемым. Тяжёлые веки едва разомкнулись, а всё вокруг плыло и раскачивалось. Крошечные детали казались огромными, а длинный коридор не хотел собираться воедино, раздробленный, мелькающий.
Синий камень на серьгах мадам Арт блеснул перед глазами, будто находился совсем близко. «У меня от вас болит голова, Элжерн. Я хочу прилечь». Слова — слабые, но строгие — прорывались как из иного пространства. Учтиво-тревожный голос сэра Рейверна, несмотря на все возражения, стоял на своём: «Я позову врача, миледи». — «Мне не нужен врач!»
Накрашенные ногти мадам Арт оказались около её виска. Подушечки пальцев нажали на кожу. От зажмуренных глаз расползлись морщины.
Хелене показалось, что она не может дышать.
— Врача, — бросил сэр Рейверн в сторону, наверно, ей, но Хелена не понимала. Ни что говорят, ни что надо делать.
Она могла только не моргая смотреть вперёд и видеть — обрывками, кадрами, — как её величество отмахивается дрожащей рукой, тянется к неестественно яркой, гигантской дверной ручке… Пальцы почти сжимаются на сияющем золоте…
И мир падает.
Громогласное «Врача!» разрезало настоящее. Фигуры — то ли реальные, то ли призрачные — сгрудились вокруг лежащей на полу женщины. Разум отделился, не желая признавать происходящее, не понимая, кто есть кто.
Всё смешалось. Пасы руками. Страшная какофония голосов. Стена, сначала обжегшая холодом, а потом растекшаяся под пальцами. Пол снова пошёл волнами.
Лицо сэра Рейверна мелькнуло вспышкой. Его глаза, сверкающие, как драгоценные камни, смотрели мимо, куда-то назад, с яростным отчаянием. Голос отдельно ото рта приказал: «Заберите её отсюда». Кого забрать, куда, зачем… Хелена не ничего не поняла. Только в какой-то момент её схватили за плечи и утянули в неизвестность.
И не было больше ни лиц, ни голосов, ни ужасающего закатного солнца. Остались дрожь и расплывающаяся незнакомая комната перед глазами. Пол наконец твёрдо лежал под ногами. Было трудно дышать, стоять, двигаться, но Хелена медленно неловко развернулась, подняла на Одина широко распахнутые глаза и прошептала:
— Я знала, что так будет. Я чувствовала её. Я знала… Я…
Она задыхалась, повторяя одни и те же слова. Раз за разом. Снова и снова.
А потом уткнулась лицом в грудь Одина, будто пыталась спрятаться от происходящего, и из глаз потекли бессильные слёзы.
24
Хелена обнимала себя за плечи, сидя на краю кровати, и провожала взглядом световые шары. Рядом на прикроватной тумбе стояли нетронутая тарелка с едой и полупустая кружка с чем-то, что было очень горячим, терпким на вкус и совершенно не похожим на чай. Всё это принесла потерянного вида девушка: она молча вошла, молча поставила поднос и так же молча ушла, ни разу не моргнув остекленевшими глазами. Наверно, была под заклинанием. Потому что вряд ли в этом месте жили слуги и, тем более, кухарки. Один на самом деле никогда не ел, но, бывало, пил, оставаясь идеально трезвым рассудком, что бы и сколько бы он ни выпил.
Значит, эта еда была только для неё. Как и комната.
Сначала, когда Хелена только успокоилась и неуверенно отстранилась, ей показалось, что здесь слишком темно, неприветливо и серо, будто видение высосало всю яркость. Но Один исправил это за секунду: в его руке с блеском молнии появилось копьё, гулкий удар о каменный пол — и стены оделись голубыми, расписанными белыми птицами обоями, кровать укрылась скользким жаккардовым[2] покрывалом, а портьеры скрыли за собой голый туманный лес, что виднелся из массивного высокого окна без стекол и ставней. Зажглись свечи, взлетели световые шары. И сделалось почти уютно, спокойно…
Один назвал это место Нетленным: своей обителью, частью реальности, принадлежащей ему одному. На веки. Хелена не нашла в себе сил вслух съязвить, что при наличии собственного замка он постоянно занимает их гостевую спальню. Хотя, если здесь всё было таким, каким показалось ей сначала, она могла понять.
2
Жаккард — дорогостоящая ткань со своеобразным рельефный рисунком, который получается в результате сложного переплетения на плотной ткани, напоминает гобелен.