Но с чего это?
В этом было что-то экстрасенсорное. Впрочем, со мной подобное случалось. "Мерс" Сим-Сима еще только сворачивал с трассы на подъезд к нашему загородному жилищу, никто мне ничего не сообщал, но я уже точно знала, что он вот-вот появится, и какая-то необъяснимая сила заставляла меня поменять тапки на туфли, халат на его любимое платье, распаковать новые колготки, рвануть к зеркалу... Но, освеженной и похорошевшей, ни в коем разе не бросаться ему на шею, а усесться в кресло с журнальчиком в руках, ножка на ножку, коленочку на обозрение, и, когда он наконец появится в дверях, бросить небрежно-удивленное: "А я тебя не ждала..."
Элга выдала номер еще хладнокровнее. Она надела деловые очки, уселась за рабочий стол спиной к двери и уткнулась в какие-то бумаги, всем своим видом показывая, что она никого не ждет.
И только тут я услышала: внизу грохнула дверь, кто-то басовито рявкнул.
Кузьма Михайлович Чичерюкин изволили прибыть из-за города в офис.
- Ни фига себе хохмочки! - заржала я. - Вы ли это, Элга?
Она глянула на меня из-под очков как-то беспомощно, по-детски и, покраснев, сказала:
- Я понимаю, это не имеет логики... Но почему-то так получается! Чрезвычайно глупо, да?
Еще бы не глупо!
Чичерюкин именовал ее не иначе как "наша рыжая морква". Именно так, не "морковка", а ухмылочно - "морква". Она же его - "тот самый Кузя" или "Чич", иногда - "бобик с пистолетом". И как-то при мне, зажимая нос платочком, заявила, что от кого-то несет солдатским гуталином. На что Михайлыч невозмутимо заметил: "Говном бы не пахло. Чем надо, тем и несет! Я "шанелями" не опохмеляюсь, мадам Станке!"
В общем, они так усиленно демонстрировали свою взаимную неприязнь, что мне давно следовало догадаться: что-то тут не так. Но представить себе, что наш Михайлыч, со своими тремя дитенками и похожей на кадушку хохотушкой-женой, может быть романтическим объектом для такой, как Элга, было трудно.
И тем не менее...
Чичерюкин был в унтах, полушубке нараспах и волчьей шапке. От него несло зимней свежестью. Кирпичного цвета рожа была угрюма.
Я уставилась на него с каким-то новым интересом. Он был похож на Сусанина, который только что героически завел польских интервентов в непроходимое болото, а сам успешно смылся. После смерти Сим-Сима он перестал бриться, и ржаная бородка с усами делала его еще больше похожим на простого мужика. Я только сейчас поняла, что Михайлыч у нас персона не просто служивая, но, в общем, сильно симпатичная. Плечи развернуты, не обоймешь, пузико, конечно, нажито, как у каждого, кто перестает заниматься греко-римской борьбой или поднимать тяжести, но было в нем что-то устойчивое и надежное.
Он оглядел нас, скинул шапку, взял бутылку пива, сковырнул ногтем пробку и засосал.
И только потом сказал:
- Вы что тут натворили, подруги? У меня мобильник чуть не лопнул, звонят, орут, пожар, все такое... На кой черт?
Я ему коротенько растолковала на кой.
- Вот и оставляй вас без присмотра! - фыркнул он. - Землетрясение не планируете? Или какое-нибудь цунами? И почему вы, Лизавета, опять без охраны по Москве шалаетесь?
- Она не одна. Она имеет меня! - заметила Элга.
- А вы что, курс восточных единоборств в Шаолине кончали? Вы ж как две блохи, вас щелкнуть одно удовольствие... Зачем Матвея шуганули?
Действительно, какой-то парень прилипал ко мне, заявляя, что Михайлыч определил его моим телохранителем. Но я послала его к чертям, едва представила, что он будет торчать под дверями сортира, наблюдать, как мы с Элгой мотаемся по бутикам или лопаем в каком-нибудь московском кабачке.
- Не нагоняйте страху! Кому я нужна? Все-таки не темный лес - столица! Менты под каждым фонарем.
- Что там за новая хата, куда ты въехала? Почему без меня решили? пропустил он мимо ушей мои слова. - Нечего вам тут, клушам, рассиживаться! Показывай!
Чичерюкин катал на старой "Волге", сильно ношенной, кое-где помятой. Но под капотом был форсированный мотор от "опеля", а стекла мутны не от возраста, а оттого, что были авиационно-бронированные, как на штурмовике, Михайлыч упер их с какого-то завода. Она стояла во дворе и после гонки по трассам была заляпана грязью. Элга хотела слинять к ближнему метро, но я сказала:
- Останьтесь. Без вас он меня задолбает. Она покорно полезла в машину. Михайлыч промолчал, и это тоже был новый знак: кажется, присутствие "морквы" на этот раз его устраивало.
Гришка уже спал, двери отворила заспанная Арина. Наш экс-подполковничек совершенно по-деревенски стянул унты в передней и остался в белых носках домашней вязки. Носки драные, и Элга это явно заметила.
Михайлыч осмотрел квартиру. Она ему не понравилась. Когда мы вернулись в кухню, он поразмышлял, почесывая загривок, и сказал:
- Двери, конечно, заменим на сейфового типа... Это у них в Европе за такой деревяшкой можно дрыхнуть без сомнений. Нужно было выбирать хату окнами на проспект, а не во двор. Пятый этаж, так? Любая ваша комната из окон корпуса напротив на просвет просматривается. Никакого рентгена не нужно. Окна меняем на усиленные, лучше всего зеркально-тонированные, отсюда все видно, оттуда ни хрена! Плюс, конечно, шторы... Ну сигнализация, все эти штучки-дрючки, навтыкаем. Въезд во двор под аркой не освещен, заметили? Теперь подъезд. Дежурку там поставили, а чья охрана предполагается?
- Не помню... Частная служба... "Арсенал"? "Вымпел"?
- Выясним!
- Похоже, вы мне тут тюрягу оборудуете, только что без решеток и колючки. А так - шаг влево, шаг вправо... Я еще один срок на воле тянуть не собираюсь. С меня прежнего хватит! - взъерепенилась я.
- Лучше быть живым в зоне, чем дохлым на свободе... - хмыкнул он. Есть и такая позиция. Не заводитесь, Лизавета... Такая нынче у нас на Москве житухес, в которой вы, уж извините, покуда ни уха ни рыла!
- О мой бог! - вдруг не выдержала и Элга. - Но все это абсолютно анормально!
Чичерюкин взглянул на нее:
- Чего? Это уж профессору Авербаху решать, кто нормальный, а кто нет. И уж не вам на меня бочку катить! При Викентьевне вы бы и не чирикнули! А уж с нею я носился, как с яичком от птички колибри... Не дыша! Так что убедительно прошу вас уяснить: вот эта вот дылда, двадцати семи годов, вызывала, вызывает и будет вызывать интерес не только у обычных мужиков. Она, как я понимаю, и не человек уже, как вы или я, а явление иного рода. Во всяком случае, заметная фигура на коммерческом горизонте. И, насколько мне известно, волна уже пошла... На Кена уже наезжают, а он еще считается, для публики, нашим. И больше всех в курсах, откуда есть и пошла Лизавета. Что за птица? Почему из пешек - в ферзи? Или - пешка, которой как подставой подлинный ферзь играет? Кусман от Туманских остался больно сочный, лакомый, дегустаторов на него хватит. Да и они были не ангелы, обстругивали кое-кого до скелета. Так что нашей распрекрасной Лизавете Юрьевне не только радости достаются. Все ихние грехи на ней... У вас своя служба, у меня - своя! И бодаться нам с вами вовсе не с руки! Рога вперед, хвост трубой и дружной поступью, плечом к плечу, как говорят латиняне, пер аспера ад астра! То есть через тернии к звездам!