— Прорыв, пьянь драная! — рявкнула я. — Или думали, у вас в ушах звенит?
Командор-северянин, как раз поднесший бокал ко рту, подавился. Радостная, от уха до уха, улыбка будто отвалилась с лица степняка. Все четверо вскочили. Целительница с размаху шарахнула кулаком в стену.
— Прорыыыыв! — пронзительный, как крик птицы кумсун[1], вопль степняка перекрыл даже гул Междумирья.
У меня за спиной по коридору проскочила толстушка-южанка с младшей дочерью на руках, за юбку ее держалась девочка постарше.
— Анита, вернись немедленно, что за глупости! — вопил из купе папаша. Южные мужчины — во всей красе.
Я успела только шарахнуться к противоположной стене — двери купе принялись распахиваться, и оттуда, как горошины из стручка, сыпанули военные. Иногда я их обожаю — когда они быстро соображают. Северянину хватило одного взгляда на затянутую непроницаемой тьмой дверь моего бывшего купе.
— Пшшш! Пшшш! — налепленные артефакты сгорали один за другим.
Из оставшихся у меня за спиной купе синхронно высунулись по две головы. Из одного темноволосые и курчавые — южный папаша удерживал старшую девицу за талию, из другого седые — пожилая пара.
— Ка Хонг! Сигурд! — рявкнул командор, мимо меня метнулись двое.
Степняк-ротмистр дернул девицу к себе, перекинул через плечо и рванул в другой конец вагона. Южанка только взвизгнуть успела. Я хмыкнула — да-а, опыт поколений, он в крови!
— Что вы себе позволя…
— Что происхо…
Два возгласа слились в один: орал выскочивший следом за похищенной девицей южанин и… ввалившийся в вагон стюард! Где ж ты был раньше?
Южанина ухватили в шесть рук разом, и забросили военным за спину. Степняк сунул девицу стюарду:
— Прорыв! Связь с дорожниками есть-нет? — и не дожидаясь ответа, приказал. — Скажи, пусть выводят поезд в ближайший портал!
— Проры… — приседая под тяжестью девицы, промямлил стюард.
— Бегом! — рявкнул ротмистр, за стюардом только дверь вагонная хлопнула — так и выскочил с девицей на руках.
Я не спускала глаз с другой двери: с клубящейся тьмой и прижавшейся к стеклу безликой мордой в обрамлении полированного дерева и медных завитушек.
Вояки метались вдоль стен: вжик… вжик… вжик… Стекла и деревянные панели покрывались стремительной вязью символов. Клубящаяся за ближайшим окном тьма на миг отпрянула… и тут же приникла к стеклу снова, растекаясь черным половодьем. Безликие морды кружились сплошным водоворотом — мелькание, мелькание, проблески, тьма…
— Пшшш! — три артефакта осталось на запечатанной двери, через стекло и дерево поползла первая трещина.
— Пшш… — два осталось…
— Молодой человек, куда вы нас тащите! Что происходит — дайте же посмотреть! И вещи, вещи заберите!
Молоденький лейтенант-северянин не справлялся. Он волок старушенцию под руку, а она упиралась и все норовила пуститься в пререкания. Ковыляющий следом дед был красный от злости, и кажется, уже нацелился огреть лейтенанта тростью.
Я метнулась вперед, схватила вякнувшую бабку за высокую кокетливую прическу и под неумолчный визг втащила в мгновенно разомкнувшийся строй военных. Дед заорал и все-таки вскинул палку…
— Пшшш! — сгорел последний артефакт.
— Падай, Сигурд! — рявкнул командор. Лейтенант рухнул на пол. Пронырнувшая меж ногами вояк целительница схватила его за руку. Я плюхнулась на живот — проклятый кринолин, как же мешает! — и вцепилась во вторую руку.
[1] В буквальном переводе со степного означает «заткнись, погань»
Глава 6. Битва против безликих
Дверь взорвалась. Гул Междумирья вдруг смолк, сменившись глухой, непроницаемой тишиной. Осколки стекла и металла, черные от пропитавшей их тьмы, шрапнелью хлестнули по узкому коридорчику вагона… и начисто сгорели в поднятом навстречу силовом щите. Только старик с палкой так и торчал посреди вагонного коридора. Ринувшаяся в проход безликая морда приникла к его затылку. Глаза старика широко распахнулись — а потом их залила тьма. Щупальца черноты оплели его со всех сторон, и он канул в накатывающую тьму — только палка торчала еще пару мгновений, а потом исчезла и она, будто утонула.
Щупальце обвернулось вокруг сапога лейтенанта.
— Дзанг! — щит раскрылся, вылетевший из-под него сгусток живого пламени прокатился парню по ноге, он заорал, мы с целительницей рванули, щит сомкнулся, едва не отхватив лейтенанту пятку.
Тьма сожрала сапог и грянулась об щит. Растеклась липкой пленкой по переливающемуся багрянцем и песчаным золотом пузырю, вспыхнула и растаяла. Волна мрака на миг застыла, как цунами над прибрежным городом. Безликие морды мельтешили, будто клубящаяся пена.