— Конечно, после такого чудовищного разоблачения служба имперской безопасности отпустит вас с поклонами… да что там, даже премию выдаст! — я вытащила из кармана фартука тряпку и принялась аккуратно протирать заплеванные лепреконом ручки кресла и столик. — Ведь что такое незаконное проникновение в охраняемый особняк члена Имперского Совета по сравнению со страшными тайнами горничной! — я с силой прижала тряпку в груди и трагическим шепотом выдохнула. — Которая оказывается когда-то была — леди! Ужас-ужас. — я зажмурилась и старательно всхлипнула. — Куда катится мир!
Лепрекон подавился хохотом и мрачно уставился на меня исподлобья:
— Издеваешься, поломойка?
— Шантажирую. — я вернулась в кресло и устало откинулась на спинку — день и без того выдался суматошный, а тут еще лепреконы из давнего забытого прошлого. — Давайте так, О‘Тул… Я не вызываю охрану… Пока что… А вы рассказываете, как меня нашли. — я многозначительно обхватила ручку кресла пальцами. Никакого сигнального артефакта там не было, но О‘Тул об этом не знает.
— Зачем нашел — тебя не интересует? — проворчал он.
— Это вы мне в любом случае скажете.
— Подумаешь, сложность! — насупился лепрекон. — Подружка твоя франконская раз в месяц письма на адрес особняка Трентона шлет.
— Вы и до Матильды добрались? — досадливо перебила его я.
Единственная подруга, оставшаяся у меня с тех давних времен, когда я и правда была благовоспитанной юной леди из славного южного рода!
— Еще не хватало: чтоб она тебя предупредила? — лепрекон оскалил зубы. — На почте выяснил.
— Тоже сунули золотой?
— Если бы… — он снова помрачнел. — Там почтарем такой лис…
— Кицунэ? — невольно заинтересовалась я.
— Да если бы! — почти жалобно протянул старый лепрекон. — Человечишка хитрый… Пришлось чек выписывать.
— А заблокировать не успели! Какая прелесть! — я посмотрела на перекошенную физиономию лепрекона — и теперь уже сама неприлично взвыла от хохота. Жадный франконский почтарь меня подставил, но… за то, что заставил лепрекона — этого лепрекона! — расстаться с настоящими деньгами, а не исчезающим колдовским золотом, я готова была его простить. Ну, почти готова.
— Смешшшно тебе? — прошипел лепрекон — пропарывая зеленые перчатки, на кончиках его пальцев возникли крючья-когти. — А уж мне как смешно было! Узнаю я, значит, что у леди Трентон секретарша имеется… — он вытащил из-за обшлаг сюртука затертую карточку приглашения, подписанную: «От имени и по поручению лорда Трентон с супругой, секретарь Л. Демолина». — И думаю: раз уж одна моя знакомая леди по имени Летиция, из рода де Молино, оказалась эдакой дурищей, чтоб из дому сбегать, так куда ж ей податься, чтоб с голоду не помереть? Вот разве что в секретари, бумажки перекладывать. А чтоб славное имя де Молино не позорить, хватило ума и совести пару буковок поменять — вот и вышла Л. Демолина! Я еду в столицу, на билет трачусь, письмо честь по чести отправляю, получаю ответ: леди в отъезде, но госпожа секретарь готова меня принять заради переговоров по благотворительным вопросам. — он осклабился, а я уныло вздохнула. Госпоже Демолиной следовало бы знать, что лепреконы и благотворительность — вещи несовместные. Их и заплатить трудно заставить, а уж отдать деньги за так…
— Думаю, сейчас ка-ак переговорю с одой вроде как леди… Узнаю, как она дошла до жизни такой… секретарской!
Презрения в его глазах было столько, что еще чуть-чуть, и я сама начну задумываться: секретарша, это немного хуже, чем воровка или проститутка? Или намного хуже?
— Иду, значит, как написано, к этому самому служебному входу в особняк, как вдруг! Мимо меня юбка — фыр-фыррр! Башмаки — топ-топ! — издевательски продолжал лепрекон. — Бежит: фартучек, наколочка в волосах — горничная! Прямиком к Трентоновскому особняку… и за дверь шасть! Гляжу, а это она и есть! Искомая леди Летиция де Молино! — он откинулся на спинку кресла, глядя на меня с издевательским удовлетворением. И медленно, раздельно произнес. — Даже не секретарша, а… прислуга! Поломойка. Горничная.
— Секретаря леди Трентон зовут Лукреция. — стискивая в кулаке край фартука процедила я. Безликие демоны Междумирья, а память у старого пакостника до сих пор отменная, если он сумел меня узнать, не видев целых пятнадцать лет!
— Ты, конечно, изменилась… обвисла… — его взгляд нахально уперся мне в грудь, обтянутую форменным платьем горничной. — Полы на коленках драить да уголь из подвала таскать никого не красит.
За прошедшие пятнадцать лет я успела забыть, что говорить гадости для этого лепрекона все равно, что дышать: если рот закроет, задохнется и падет замертво!