Выбрать главу

Рука сама потянулась к экрану, и я приняла вызов. Крохотное окошко засветилось бледно-голубым светом, и над ним возникла трехмерная голограмма сенатора Питера Хопкинаса. В реальной жизни высокий и довольно крупный мужчина теперь выглядел настоящим лилипутом и мог уместиться на ладони. Его пронзительные голубые глаза... Сначала мне показалось, они смотрят прямо на меня, но вскоре стало ясно: это всего лишь запись.

«Алекс, прости, что беспокою тебя в такое время…» – его голос прозвучал как всегда спокойно и уверенно, однако я сразу уловила в интонации какие-то тревожные нотки.

«… но я бы хотел увидеться с тобой прямо сейчас, – на несколько секунд Хопкинс замялся, словно не решаясь договорить фразу до конца, но затем все же продолжил: – Мне нужна твоя помощь. Приезжай, как только сможешь…» Я невольно взглянула на циферблат: светящиеся в полумраке цифры на панели управления показывали давно за полночь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Даже если будет очень поздно, я все равно буду ждать», – словно читая мои мысли договорил сенатор.

Голограмма подернулась легкой рябью, и, напоследок мигнув, исчезла. А я все сидела в кресле, но в отличие от неподвижного тела в голове сейчас проносились сотни мыслей. Кажется, за все время нашего знакомства Питер Хопкинс впервые обратился ко мне за помощью. Так что же могло произойти?! Почему ему вдруг так срочно понадобилось со мной увидеться? Впрочем, все эти вопросы совсем не помешали принять мгновенное решение. Я склонилась над экраном небольшого вирта, закрепленным в виде браслета у меня на запястье, и быстро задала автомобилю новые координаты. Мотор тотчас взревел, а через несколько секунд машина оторвалась от посадочной площадки и понеслась по привычной паутине воздушных трасс.

Но следить за дорогой в таком тревожном состоянии я вряд ли могла, поэтому пришлось включить автоуправление. И теперь уже без страха угодить в аварию я уставилась в окно, но мысли… мысли в этот момент неслись вскачь.

Странное сообщение просто не выходило у меня из головы, а перед глазами все еще стаяло лицо сенатора. В последнее время мы виделись практически каждый день, впрочем, молва без зазрения совести легко приписывала нам и ночные свидания, и любовные отношения. Но пока бездоказательно. Всего лишь на уровне слухов. Однако правда состояла в том, что я слишком высоко ценила то дружеское расположение, которое по какому-то счастливому стечению обстоятельств оказывал мне этот мужчина, и ни за что не рискнула бы все испортить банальным романом.

А совместные вечера… Ну что поделать, если мы оба по возможности предпочитали проводить их в тишине, а не среди шумной толпы. Обычно в такой час я читала вслух какую-нибудь старинную еще бумажную книгу из личной коллекции сенатора. Хопкинс же сидел в настоящем деревянном кресле, а не той пластиковой бутафории, которую теперь использовали повсеместно и лишь прикрывали проекционными иллюзиями. Казалось, в такие моменты он полностью погружался в свои мысли. Но я знала, что это не совсем так, ведь стоило только озвучить какой-нибудь вопрос, и он всегда легко включался в разговор. Нет-нет, Питер Хопкинс действительно умел слушать и слышать.

Многим сложно было понять, что же нас связывает. Общие вкусы, любовь к чтению... Нет, общество посчитало это слишком незначительным... А вот разницу в материальном положении и возрасте оно поставило в острие угла. Дитя прогресса и обломок прошлого, как сказало бы большинство. Но разве это главное? Разве эта черта действительно настолько определяющая в человеческих отношениях?

Мне всегда было интересно и легко с Хопкинсом. Он так много знал, что порой, казалось, для него не существует тайн. Умный, начитанный и очень тактичный. Так что да, я ценила нашу дружбу, но это не мешало мне все время задаваться вопросом: а что же он нашел в обычной художнице, картины которой даже неизвестны?

Тот день, когда Хопкинс появился на пороге моей и в то же время уже практически чужой квартиры, стал поворотным в моей судьбе. Только благодаря его стараниям я тогда сохранила свой дом и вернулась почти к нормальной жизни, а боль, которая не давала дышать столько месяцев, немного отступила. И вдруг просьба о помощи от того, кто сам всегда привык ее оказывать!