Пришлось вновь вернуться в коридор. На тот момент мысли в голове напоминали рой жужжащих пчел, которые совсем не добавляли спокойствия грохочущему как ударный барабан сердцу. Ограбление? Его я отмела сразу. Ну в самом деле, разве бы воры стали разбивать эту дорогущую технику? Или на Хопкинса внезапно напал приступ сумасшествия? Мне вспомнился его всегда такой живой взгляд и легкая ироничная улыбка. Нет-нет, фантазия просто отказывалась представить его безумцем. Тогда остается нападение? Но кого и почему? Так, Алекс, спокойней! Он просил тебя о помощи, значит ты проверишь здесь все, заглянешь в каждую чертову комнату, но найдешь Хопкинса! И я с внутренним волнением и страхом принялась за исследование квартиры. Вся обстановка в ней неуловимо изменилась. Конечно, здесь не было такого же беспорядка как в кабинете, но детали... Они казались не менее кричащими: покосившаяся картина, сломанный в вазе цветок, слетевшая со столика салфетка – все указывало на то, что в этом доме произошли какие-то из ряда вон выходящие события. Но где же сам хозяин квартиры? Ответ на свой вопрос я получила довольно скоро.
У входа в гостиную застыл еще один робот. Сейчас он напоминал всего лишь бесполезную игрушку или неудачный предмет декора. Но его образ тут же вылетел из головы стоило мне увидеть господина Хопкинса. От вида как обычно сидящего в своем любимом кресле сенатора меня охватило такое облегчение, словно в тот момент кто-то невидимый в одночасье сбросил с моих плеч всю тяжесть мира.
Питер смотрел в окно, и в первое мгновение я подумала, что он просто наслаждается зрелищем ночного города, как это случалось уже не раз в наши предыдущие встречи. Повинуясь внутреннему порыву, я тотчас окликнула его, но уже в следующую секунду меня кольнула вся неправильность ситуации. Нет, педантизм Хопкинса ни за что не вынес бы такого разгрома, и уж никак не навеял бы философский настрой. Уже не просто предчувствуя, а зная: случилось нечто ужасное, я переступила порог комнаты.
Лицо! Я должна его увидеть... должна понять... Внутренняя пружина тревоги и ожидания натянулась до предела, воздух внезапно сгустился, и мне даже показалось, что я вязну, застываю в нем словно мошка в янтарной смоле. Но я все же заставила себя сделать несколько шагов и подойти к Хопкинсу.
Бледная, с легкой желтизной кожа, как и бумага в старинных книгах из его коллекции, а глаза... заглянуть в них оказалось страшнее всего. Они были открыты, но взгляд… Боже мой, такой неподвижный и тусклый! В нем не было ничего! Даже самой жизни! А потом я заметила то маленькое аккуратное пятнышко на его виске, от которого тянулось несколько кровавых дорожек прямо к шее и терялось где-то за воротом рубашки.
Неужели… Передо мной в одночасье будто разверзлась пропасть, и только единственный шаг еще отделял от нее: глупая, иррациональная надежда, что это всего лишь ошибка и он все еще жив.
Я потянулась к запястью Хопкинса. Его рука показалась такой холодной, что меня пробрала дрожь. Да где же этот чертов пульс?! Пальцы все еще пытались его отыскать, но где-то глубоко внутри я уже знала правду: биение жизни в этом теле давно остановилось.
Как только последняя призрачная надежда развеялась дымкой, мир словно раскололся на части. Голова закружилась, будто я и в самом деле сейчас падала, а мое сердце в тот момент так кричало и корчилось от боли, что хотелось вырвать его из груди. Не знаю, сколько я так простояла. Почему-то страшно было отвести взгляд от Хопкинса, но и смотреть в его восковое лицо казалось в высшей степени мучительным. И все же мне удалось в конце концов взять себя в руки.
Так... наверное, сенатор пил чай, когда это случилось. На мгновение в серебристом заварочном чайнике и таком же начищенном до блеска подносе отразилось мое чересчур вытянутое, как в кривом зеркале, лицо. Глаза казались выпученными и круглыми, а приоткрытый рот, наоборот растягивался в какой-то гротескной ухмылке.
Я прикоснулась к собственному лицу, словно все еще сомневаясь в том, что вижу именно себя. Настолько сейчас весь мир казалась чем-то неправильным и нереальным. Пальцы скользнули по идеально гладкой коже и запутались в прядях волос. «Цвет вороного крыла. Именно так про них говорил Питер Хопкинс», – мелькнуло краткое, словно вспышка, воспоминание.