Студия зааплодировала. Впрочем, в этот момент я была полностью с ней солидарна.
Но как только овации стихли, слово взял мистер Дуглас:
– Вы забыли, наверное, сказать, что сегодня у нас будет возможность самим взглянуть в глаза этому человеку…
На этих словах аудитория замерла, завороженно глядя на мужчину, словно в ожидании, что он, как фокусник из шляпы, сейчас предоставит ей виновного в преступлении. И Дуглас с видом победителя продолжил:
– …и спросить, за что же она так с ним поступила?! Да-да, я не ошибся, и убийцей этого величайшего человека является женщина. Наверное, все уже знают ее имя. И только полиция по-прежнему бездействует и все еще не предъявляет обвинений Александре Беннет.
Я вздрогнула, словно от удара. Конечно, и до съемок передачи было ясно, что на меня выльют тонны грязи. Но я и предположить не могла, насколько тяжело это будет вынести.
– Кстати, не объяснит ли нам уважаемый представитель Главного Управления полиции, почему преступница еще на свободе? – поддержал Дугласа и господин Фостер, а затем уже оба обернулись к майору Костасу.
Ну, сейчас начнется! И я приготовилась слушать о своих так называемых «злодеяниях». Но майор, попеременно то краснея, то бледнея от страшного волнения, смог выдать только несколько отрывистых фраз, пересыпанных бесконечными «э-э-э…» и «ну-у-у», а затем, с явным облегчением вытерев вмиг вспотевший лоб, передал слово своему неразлучному приятелю Лучиелли. И вот тот уже запел словно райская птичка! Ложь широкой полноводной рекой полилась на тех, кто сидел не только в зале, но и смотрел ток-шоу в сети.
Со вкусом и во всех подробностях он описал корыстолюбивый и лживый характер Александры Беннет, с удовольствием пофантазировал на тему, как обычная художница доросла до любовницы сенатора, и в конце весьма красноречиво высказался: «Подобные ей девушки должны сидеть за решеткой, а не принимать участие в передачах».
Его последнее высказывание явно не понравилось Ангелине Врайтс, и она передала слово следующей гостье. Ее я узнала сразу, хотя имени так и не запомнила. Пожалуй, для меня эта дама так навсегда и осталась женщиной в оливковом платье, даже если вместо него на ней сейчас и переливался серебристый костюм.
– Ах, я знаю, почему она его убила! – именно с такого заявления она и начала свою речь: – Наверняка, эта Беннет рассчитывала получить от моего несчастного троюродного брата в наследство если и не все, то уж точно кругленькую сумму. Но на свете есть справедливость, – в ее интонации прозвучало торжество, – и мой дорогой Питер не оставил ей ничего, кроме какого-то незначительного пустяка… – закончила она свою речь такими словами: – Я требую, чтобы эту особу изолировали и тем самым спасли общество от подобной мерзости!
Студия разразилась бурными аплодисментами.
– Неужели зрители верят во всю эту чушь?! – не выдержала я.
– Так докажи им обратное! – Дим накрыл ладонью мои побелевшие от напряжения пальцы.
Черное, как небо в безлунную ночь, отчаяние отступило. Но сделать шаг, когда весь зал скандирует: «Требуем убийцу!» оказалось неимоверно сложно.
– Готова?! – Димитрий заглянул в мои глаза.
Нет… да… наверное…
– Иду! – коротко ответила я и на негнущихся от волнения ногах направилась в сторону сцены.
Глава 17
Присутствие новой гостьи заметили не сразу, но стоило лучу прожектора лишь коснуться моей фигуры, как я почувствовала всеобщее внимание. Взгляды… пронизывающих насквозь, словно рентгеновским лучом, стремились рассмотреть во мне то, чего нет и никогда не было: лицемерие и корысть. В них смешалось липкое, словно подтаявшая сладкая вата, любопытство, раскаленная, будто жерло вулкана, ненависть, а еще раздражение, злость и даже ярость, но вот сочувствия… боюсь, такого зверя среди приглашенных в студию гостей не водилось отродясь.
«Это она…», «та самая…» – уже привычный шлейф шепотков и пересудов, только теперь они зазвучали еще более злобно. Но я заставила себя только сильнее выпрямить спину. Леди Александра Беннет выше грязных сплетен! Я знала: сейчас на моем лице они видят лишь ту спокойную отрешенность, какую я не раз когда-то замечала у Димитрия.
Ну и пусть это была лишь видимость, а внутри все бушевало и где-то на задворках сознания уже подступала самая настоящая паника, но, черт возьми, я таки дошла до единственного пустого кресла. Оставалось только изящно опуститься в него, а не рухнуть без сил. С чем я успешно справилась и даже растянула губы в подобии улыбки.