Леди в белых халатах.
Шагапова Альбина.
Аннотация.
Мои рассказы не о любви к профессии, не о спасении человеческих жизней и не о самоотверженном труде. Они о женщинах, о их радостях и мечтах, обидах и разочарованиях, слабостях и пороках.
Награда.
Проснувшись за пять минут до будильника, Танька Шарикова по- обыкновению принялась проклинать и омерзительную ноябрьскую погоду, и утреннюю синь, разлившуюся по комнате, и работу, на которую надо подниматься с постели, и общежитие, и свою нелёгкую долю. За стеной с лева захныкал соседский ребёнок, по коридору прошлёпали чьи-то тапки, потянуло яичницей.
- Что за идиотская манера жарить яйца по утрам?- сдерживая позыв к рвоте подумала Танька и прижалась к горячему боку Алексея. Муж сонно пробормотал нечто нечленораздельное, собственническим жестом обвил Танькину талию своей крепкой рукой. В голову девушки пришла крамольная мысль – остаться дома, рядом с Лёшей, чтобы, тесно обнявшись качаться на волнах дремоты и чистой, незамутнённой дневными тяжёлыми думами, нежности. И пусть весь мир подождёт. Ведь ему – этому треклятому миру, глубоко наплевать на Таньку с её проблемами, желаниями и обидами на судьбу. Так, что же такого страшного произойдёт, если Шарикова один- единственный разочек наплюёт на него? Но нельзя!
Танька поцеловала Лёшу в колючую щёку и встала. Холодный пол обжёг ступни. Девушка выругалась. Вот, не Обломов она, чтобы, встав с дивана, в тапки попадать! А ведь умение, надо признать, довольно полезное, учитывая условия проживания. Отопление их общаге так и не дали, хотя толстенький депутатик перед выборами слёзно им его обещал в обмен на голоса. Общежитие депутатику поверило, люди вообще склонны верить в хороших дядь , наделённых властью, проголосовало, но отопление и горячую воду так и не получило.
Тишину сонной комнаты разорвал рёв рингктона.
- Фу, ну и гадость! – подумала Танька, натягивая спортивный костюм. – И без того тошно на работу идти, а ещё и эта музыка противная! Сменить что ли?
Разумеется, Танька имела в виду рингктон, а не работу. Но через секунду отказалась от этой идеи. Есть ли разница, под какие звуки просыпаться? В конце концов, в шесть утра любая, даже самая красивая мелодия покажется смехом демонов в центре ада.
Чертыхаясь, Танька елозила по пыльному полу босыми ступнями, продолжая искать тапки.
- Ну, где же вы?- злясь не то на себя, не то на вредную обувь, вздумавшую играть в прятки, бормотала Шарикова.
Наконец, нашарив искомое, она выдохнула, с благоговением ощущая мягкость тёплого ворса тапочек, взяла с тумбочки зубную щётку и пасту, перекинула через плечо полотенце и вышла в коридор. Общага ещё спала. В воздухе стойко висел запах перегара, немытых тел, неисправной сантехники и гниющих остатков вчерашнего пиршества. Танькины шаги по кафельным плитам показались ей слишком громкими в утренней тиши коридора. Танька щёлкнула выключателем и вошла в туалетную комнату. Тусклый свет лампочки, обмазанной зелёнкой, осветил всё убожество обстановки. Несколько кабинок с унитазами и огромными булькающими бочками под потолком с права, с лева - ряд пожелтевших от старости и ржавчины раковин. На полу лужи мутной мыльной воды, в углу засохшая клякса чьей- то блевотины.
Танька повернула вентиль, поёжилась, чувствуя как водяные капли отскакивают от грязной ржавой поверхности, рикошетят ей на грудь и шею. Она подставила ладони под звонко бьющую струю, поднесла пригоршни полные воды к лицу.
А ведь у них с Лёшей всё могло бы быть и квартира, и красивая мебель, и натяжные потолки, и огромный шкаф-купе во всю стену. А ещё, Танька обязательно завела бы рыжего персидского кота. Шариков неплохо зарабатывал на кафедре, и уже была отложена сумма на первый ипотечный взнос. Ах, если бы не эта проклятая авария, после которой Лёху собирали по частям! Вот тогда, Танька убедилась в правдивости поговорки о том, что друзья познаются в беде. Стоило друзьям и многочисленной родне узнать о том, что Шариков навсегда останется в инвалидном кресле, как они тут же прекратили общения не только с Лёшей, но и с Танькой, словно боясь от них заразиться несчастьем.
К большому Танькиному облегчению, Лёша не стал геройствовать, и полным патетики голосом вопрошать:
- К чему тебе, такой молодой и здоровой бабе, жалкий инвалид?
Напротив, покинув постылые стены больницы, Алексей сразу же нашёл себе работу на дому, стал писать для студентов курсовые и дипломные. Платили мало, гораздо меньше, чем он когда-то получал, но всё же, это были живые деньги.
Отложенная на первый взнос сумма, вся, до последней копейки ушла на оплату консультаций профессоров, на лечение, которое совершенно не приносило результата, и на экстрасенсов. Последний доктор, приехавший из столицы, бросив в сторону Шарикова мимолётный взгляд, безапелляционно заявил, что в России Лёху на ноги не поднять, нужно ехать в Германию. Вот, только где взять денег? Зарплаты медсестры едва хватало на оплату коммунальных услуг да на питание, продать им было нечего, а друзья и родственники сбежали, словно крысы с тонущего корабля.
Танька была готова на что угодно, даже вступить в ряды представительниц самой древней профессии, вот только кому она нужна, толстенькая, коротконогая, очкастая?
Покончив с утренним туалетом, Танька поспешила на кухню. Там тоже царила тишина. Лишь дядя Ваня скрёб вилкой по сковородке, доедая свою яичницу. Жильцы вчера пировали, потом дрались, потом плакали и мирились, и, наконец, под утро, устали. Теперь спали, набираясь сил для новых подвигов. А Таньку её подвиги ждали прямо здесь и сейчас. Ведь какое мужество надо иметь, чтобы пробраться к плите, минуя осколки разбитых бутылок, лужи разлитого спиртного, рвоты и засохшей крови? А сколько бесстрашия требуется на то, чтобы сесть за облитый чем-то липким красно-бурым стол и приступить к приёму пищи? Танькино сражение с бутербродом проходило мучительно. Она терпеливо, преодолевая тошноту, глотала кусок за куском, запивая сладким чаем, стараясь не обращать внимания на грязный пол, углы стен, в характерных жёлтых потёках, груду грязной посуды в раковине, подпирающую кран.
Внезапно, её накрыло такой неистовой радостью, таким безграничным счастьем, что девушка едва не подавилась. Сегодня выписывается Иванова! А это значит – наступил день получения награды. У Лёши появился шанс! Она отнесёт деньги, полученные от старухи- Ивановой в банк, положит под проценты и через полтора года…
Девушка заставила себя опуститься с небес на землю, прогнать мечты об исцелении мужа, но они, словно яркие разноцветные бусины, так и нанизывались на серую нить неприглядного реализма, приглушая голос разума мелодичным звоном.
Ноябрьское утро встретило Таньку мелкой противной моросью. Дождевые капли вколачивали полусгнившую коричневую листву в рыхлый чернозём. Деревья, хищно растопырив свои оголившиеся ветки раскачивались под порывами колючего нервного ветра. Запах осени с каждым днём становился всё более едким, более пронзительным. Танька всегда его терпеть не могла. Ей казалось, что именно так пахнет отчаяние и безысходность. Воронье карканье она тоже не любила, особенно по утрам. Вот только нахальным птицам было глубоко наплевать на мнение какой-то медсестры в дутой куртёнке и шапке, больше похожей на чулок, они самозабвенно пели свою похоронную песнь, прощаясь с умершим летом.
- Награда-да, награда -да, - слышалось Шариковой в перестуке трамвайных колёс.
Серый городской пейзаж тянулся и тянулся за окнами. Водитель что-то периодически рявкал, толи объявляя остановки, толи напоминая об оплате за проезд. Кондуктор - злая тётка с почерневшим от усталости и отёкшим от частых возлияний лицом, протискивалась между шуршащими куртками и засаленными спецовками, гремя мелочью и отрывая билеты, с таким видом, будто это головы врагов.
- Награда- да, награда- да, награда-да!
Разве Танька не заслужила? Заслужила и ещё как!
Вредную склочную старуху в отделение доставили с почестями. Её появления ждали и боялись. Ведь Иванова – не абы кто, а мать какой-то там шишки из городской администрации.
Бабке тут же выделили отдельную палату с телевизором, холодильником и индивидуальным санузлом, а ещё- Таньку, в качестве личной медсестры, служанки и дуэньи. Ох и намучалась с нею Танька! Старуха то орала на неё, называя бестолочью и вертихвосткой, то хвалила и не отпускала от себя не на шаг.
Старушенция могла без умолку болтать о своём любимом внуке, описывая его достоинства, восхищаясь живым умом и многочисленными талантами. А когда, наконец, решала, что ей надо отдохнуть, требовала историй от Таньки. И девушка рассказывала о Лёше, об аварии, о мытарствах по больницам.
Однажды, Таньке посчастливилось увидеть внучка Ивановой. Капризный вертлявый мальчишка, бегал по палате, кричал что-то нечленораздельное, бил любимую бабулю кулачком в живот и ржал, как полоумный. Старуха же, умилялась каждым жестом, каждым произнесённым словом ребёнка, пыталась поцеловать в лобик, но тут же получала по носу. Никаких талантов, никакого живого ума Танька, вопреки бабушкиным заверениям, в мальчугане не разглядела. Может, по причине их отсутствия, а может по тому, что детей не любила.
Каждый вечер Шарикова встречала с лёгким приступом тошноты и надеждой, что бабке станет плохо, и её увезут в палату интенсивной терапии. О нет! Девушка не стыдилась этих мыслей. Проработав в больнице более трёх лет, ты теряешь и стыд, и чуткость к чужим страданиям, а на их смену приходят цинизм и усталость, отупляющая, блокирующая все благородные порывы.
Но по коридору разливался невкусный запах больничного ужина, за окнами сгущались сырые ноябрьские сумерки, а старуха, вопреки чаяниям Таньки, оставалась всё такой же бодрой и весёлой.