Билл Чесс опустил руки и спокойно сказал:
— Дурак, она сама это сделала. Мюриэл отлично плавала. Она нырнула, заплыла под настил и там заглотнула воду. Так. И не иначе.
— А я не уверен, Билл, — мягко возразил Паттон. А глаза у него при этом были пустые, как новые тарелки.
Энди покачал головой. Паттон посмотрел на него с лукавой усмешкой.
— Что, Энди, опять будешь препираться?
— Говорю тебе, за девять дней это было. Я сейчас еще раз пересчитал, — угрюмо проговорил человек в шлеме львиного укротителя.
Доктор поднял руки ко рту и отошел. Он кашлял в носовой платок и снова и снова с пристрастием рассматривал его.
Паттон подмигнул мне и сплюнул в воду.
— Давай приступим к делу, Энди.
— Ты никогда не пытался затащить тело под воду на глубину в шесть футов?
— Нет, Энди, врать не буду, не пробовал. А что, нельзя это проделать с помощью веревки?
Энди пожал плечами.
— Если бы воспользовались веревкой, на теле остались бы следы. Если ты так себя выдаешь, то зачем вообще прятать труп?
— Чтобы выиграть время, — сказал Паттон. — Преступнику надо было успеть сделать какие-то дела.
Билл Чесс проворчал что-то и потянулся за виски. Глядя на серьезные лица обитателей гор, я никак не мог понять, о чем все-таки они размышляют.
— Кто-то говорил о записке, — с отсутствующим видом сказал Паттон.
Билл Чесс покопался в бумажнике и достал сложенный листок бумаги. Паттон взял его и медленно прочел.
— Я смотрю, тут нет даты, — заметил он.
Билл Чесс угрюмо покачал головой.
— Нет. Ушла она месяц назад. Двенадцатого июня.
— А до этого она от тебя не уходила?
— Уходила. — Чесс неотрывно глядел на Паттона. — Раз я напился и остался у одной потаскухи. В декабре, как раз перед тем, как выпал первый снег. Ее неделю не было, а потом она вернулась, даже похорошевшая. Сказала, что ей просто надо было на время уехать и что жила она в Лос-Анджелесе у какой-то подружки, с которой раньше работала.
— И как звали ту особу? — спросил Паттон.
— Она не говорила, а я и не спрашивал.
— Ясно. А записку она в тот раз оставила, а, Билл? — мягко поинтересовался Паттон.
— Нет.
— Похоже, записка довольно старая, — сказал Паттон, поднимая ее повыше.
— Я целый месяц таскал ее, — прорычал Чесс. — Кто тебе рассказал, что она и раньше уходила?
— Да я уж и забыл, — сказал Паттон. — Ты ведь знаешь, как это у нас водится. Все все замечают. Это ведь только летом здесь полно приезжих.
Какое-то время все молчали, а потом Паттон проговорил рассеянно:
— Двенадцатого июня, говоришь, она ушла? Вернее, это ты думал, что ушла. Ты говорил, что тогда здесь были хозяева вон тех коттеджей?
Билл Чесс посмотрел на меня, и его лицо снова потемнело.
— Спроси эту ищейку, если он еще не все тебе выложил.
Паттон даже не взглянул на меня. Он смотрел на далекую гряду гор за озером.
— Билл, мистер Марло сказал мне только, что в озере нашли тело твоей жены, и больше ничего, — мягко сказал он. — И еще о том, что ты думал, что Мюриэл уехала, оставив записку, которую ты ему показал. Я думаю, он не сделал ничего плохого, а?
Снова наступила тишина, и Билл Чесс уставился на прикрытый одеялом труп, лежавший в нескольких шагах от него. Сжал кулаки, по щеке покатилась крупная слеза.
— Здесь была миссис Кингсли, — сказал он. — Она уехала в тот же день. В другие коттеджи никто не приезжал. Пэррис и Фаркарс вообще в этом году не приезжали.
Паттон только молча кивнул. В воздухе висела какая-то напряженная недосказанность, словно всем им было известно нечто такое, о чем не было произнесено ни слова.
Потом беспорядочно заговорил Билл Чесс:
— Вы, сучьи дети, забирайте меня! Ведь это я сделал! Я ее утопил. Она была мне жена, и я любил ее. Я подлец, я всегда им был и буду, но все равно я любил ее. Вам наверняка этого не понять. Даже и не старайтесь. Забирайте же меня, черт бы вас подрал!
Никто не произнес ни слова.
Билл Чесс посмотрел на свой огромный загорелый кулак. Зло взмахнул рукой и со всей силы ударил себя по лицу.
— Паршивый сукин сын, — хрипло прошептал он.
Из носа медленно потекла кровь. Чесс стоял перед нами, кровь растекалась по его губам, уголкам рта, подбородку. Струйка медленно поползла по рубашке.
— Я должен отвезти тебя вниз для допроса, — медленно проговорил Паттон. — Ты сам понимаешь, Билл. Мы ни в чем тебя не обвиняем, но люди оттуда должны с тобой побеседовать.
— Мне можно переодеться? — с трудом выдохнул Чесс.
— Конечно. Сходи с ним, Энди. И посмотри там что-нибудь, во что можно завернуть тело.
Они ушли по тропинке. Доктор в очередной раз откашлялся, посмотрел вдоль озера и вздохнул.
— Ты, Джим, хочешь отправить труп в моей санитарной машине?
Паттон потряс головой.
— Нет. Округ у нас небогатый, док. Думаю, леди сможет обойтись более скромным средством передвижения.
Сердитый доктор отошел от него, бросив, не оборачиваясь:
— Если хочешь, чтобы ее похоронили за наш счет, — дай знать.
— Тут и говорить не о чем, — вздохнул Паттон.
9
Гостиница «Голова индейца» — коричневое здание, стоящее наискосок от нового танцевального зала. Я оставил машину перед входом и, прежде чем пройти в обеденный зал, примыкающий к холлу, воспользовался туалетной комнатой: умылся и вычесал из головы сосновые иголки. Зал до отказа был набит особами мужского пола явно навеселе, в прогулочных куртках и пронзительно хохочущими женщинами с ногтями цвета бычьей крови и грязными костяшками пальцев. Управляющий — низкорослый суровый мужчина в сорочке без пиджака и с изжеванной сигарой во рту — рыскал по залу внимательными глазами. Какой-то седой человек у кассы пытался поймать по радио военные новости, но помех в эфире было больше, чем воды в картофельном пюре. В дальнем углу зала, стараясь перекрыть шум, наигрывал провинциальный оркестрик из пяти человек; музыканты, одетые в мешковатые белые куртки и пурпурные рубашки, вяло улыбались в туман из сигаретного дыма и нестройного гула пьяных голосов. Лето, это изумительное время года, было в Пьюма-Пойнт в самом разгаре.
Я жадно проглотил то, что здесь называлось стандартным ужином, для лучшего пищеварения выпил бренди и вышел на главную улицу. Было еще светло, но кое-где уже зажглись неоновые вывески. Наступал вечер, наполненный бодрыми гудками автомобильных рожков, криками детворы, громом кегель, грохотом биллиардных шаров, щелканьем мелкашек в тире, сумасшедшим визгом музыкальных автоматов и доносящимся с озера ревом моторных лодок, таким невообразимым, что можно было подумать, что там проходят состязания с самой смертью.
В моем «крайслере» сидела худенькая серьезная девушка с каштановыми волосами, в темных широких брюках. Она курила и о чем-то беседовала с франтоватым ковбоем, который сидел на водительском месте. Я обошел машину и открыл дверцу. Ковбой тут же удалился, подтягивая на ходу джинсы. Девушка не пошевелилась.
— Я Берди Кеппел, — бодро представилась она. — Днем я работаю косметичкой, а по вечерам — в «Пьюма-Пойнт Бэне». Извините, что залезла в вашу машину.
— Ничего, — сказал я. — Вы просто так посидите, или хотите, чтобы я вас куда-нибудь отвез?
— Давайте отъедем прямо по этой дороге в какое-нибудь местечко поспокойнее, мистер Марло. Если вы не откажете в любезности поговорить со мной.
— У вас тут неплохо поставлена система информации, — сказал я, заводя мотор.
Миновав почту, мы выехали к перекрестку, на котором белая с синим стрелка с надписью «Телефон» указывала на узкую дорогу, ведущую к озеру. Я свернул на нее, проехал мимо телефонной станции, представляющей из себя длинный дом с крохотным участком огороженного газона, миновал еще какой-то домишко и остановился у огромного дуба, раскинувшего свои ветви над дорогой и на добрых пятьдесят футов дальше.
— Подходит, мисс Кеппел?
— Миссис. Но зовите меня просто Берди. Как все. Так лучше. Рада с вами познакомиться, мистер Марло. Я смотрю, вы приехали к нам из Голливуда, этого грешного города.