Но мой маневр оказался бесполезным. Полицейский автомобиль снова сидел у меня на хвосте и неумолимо приближался. У меня уже и в мыслях не было оторваться. Я хотел только выбраться назад, туда, где стоят дома и ходят люди, чтобы можно было хоть что-то увидеть, а может быть, и запомнить.
Но и это мне не удалось. Полицейская машина опять поравнялась с моей, и резкий голос прокричал:
— Тормози, а то продырявим!
Я съехал на обочину и затормозил. Положил револьвер обратно в перчаточный ящик и захлопнул крышку. Полицейский автомобиль затормозил у самого левого крыла моей машины. Из него с шумом вывалился толстый мужчина.
— Ты что, полицейскую сирену никогда не слышал? Вылазь из машины!
Я вылез из машины и встал рядом с ней в луче лунного света. Толстяк держал в руке револьвер.
— Дай-ка сюда свои права! — острым как лезвие лопаты голосом рявкнул он.
Я достал права и протянул ему. Их взял второй полицейский, который вылез из-за руля машины и тоже подошел ко мне. Посветил фонариком и прочел.
— Фамилия Марло, — сказал он. — Черт, да этот парень, оказывается, сыщик. Нет, Коуни, ты только подумай.
— Всего-то-навсего? — удивился Коуни. — Думаю, эта штука не понадобится. — Он убрал револьвер в кобуру и застегнул клапан. — Я с ним своими маленькими ручками справлюсь, — сказал он. — И думать нечего, справлюсь.
Второй полицейский сказал:
— Гнал под пятьдесят пять. Не удивлюсь, если пьяный.
— Нюхни-ка этого ублюдка, — сказал Коуни.
Второй полицейский шагнул вперед с ироничной ухмылкой.
— Не изволите ли дыхнуть, сыщик?
Я дыхнул.
— Ну что же, — рассудительно сказал полицейский, — он, конечно, не шатается. Это надо признать.
— Что-то холодновато сегодня, — . сказал Коуни. — Офицер Доббс, угости мальчика глоточком.
— Отличная мысль, — подхватил Доббс.
Он пошел к машине, достал из нее бутылку в полпинты. Поднял в руке. Бутылка была наполнена на треть.
— Тут и пить-то особо нечего, — сказал он и протянул бутылку мне. — Твое здоровье, парень.
— Что-то не хочется, — сказал я.
— Ну, не надо упрямиться, — заржал Коуни. — А то мы подумаем, что ты захотел поиметь на своем брюхе отпечатки наших подошв.
Я взял бутылку, отвинтил колпачок и понюхал. Жидкость в бутылке пахла почти как виски. Но только почти.
— Нельзя же все время проделывать один и тот же трюк, — сказал я.
— Сейчас восемь двадцать семь, — сказал Коуни. — Офицер Доббс, запиши время.
Доббс пошел к машине и сунулся внутрь, чтобы сделать запись в своем рапорте. Я поднял бутылку и спросил, обращаясь к Коуни:
— Вы настаиваете на том, чтобы я выпил?
— Ага. А то я попрыгаю на твоем брюхе.
Я опрокинул бутылку и набрал виски в рот, не проглатывая. Тут же Коуни сделал резкий выпад и ударил меня кулаком в живот. Я выплюнул виски и, задыхаясь, согнулся. Бутылка упала.
Я наклонился за ней и увидел толстое колено Коуни, устремленное мне в лицо. Я отпрянул в сторону, выпрямился и со всей силы ударил полицейского в переносицу. Дико взвыв, левой рукой он зажал нос, а правой схватился за кобуру. Сбоку, размахивая опущенной вниз рукой, ко мне бросился Доббс. Удар дубинкой пришелся точно в левое колено, нога онемела, и я тяжело опустился на землю, скрежеща зубами и отплевываясь виски.
Коуни отнял руку от залитого кровью лица.
— Господи, — закричал он хриплым отвратительным голосом. — Кровь, моя кровь.
Издав дикий рев, он нацелился ногой в мою голову. Я сумел увернуться, и нога попала в плечо. Но все равно удар вышел чувствительный.
Доббс бросился между нами со словами:
— Ладно, хватит, Чарли. Не стоит осложнять.
Коуни сделал три шаркающих шага назад и, не отрывая руку от лица, сел на подножку полицейской машины. Нащупал в кармане носовой платок и стал прикладывать его к переносице.
— Погоди минутку, — бормотал он. — Только одну минутку, приятель. Одну маленькую минутку.
— Успокойся, — сказал Доббс. — Хватит с него. Все идет как надо.
Он медленно опустил дубинку к ноге. Коуни поднялся с подножки и, пошатываясь, двинулся вперед. Доббс положил ему руку на грудь и мягко остановил. Коуни попытался оттолкнуть его руку.
— Он мне кровью заплатит, — прокаркал он. — Пусть он мне кровью заплатит.
— Ничего не поделаешь, — резко сказал Доббс. — Успокойся. Все, что мы хотели, мы получили.
Коуни повернулся и тяжелой походкой ушел за машину. Прислонился к ней, продолжая бормотать что-то сквозь носовой платок. Доббс сказал мне:
— Поднимайся, дружочек.
Я поднялся, потирая колено. Нерв в ноге дергался, как разъяренная обезьяна.
— Садись в машину, — велел мне Доббс. — В нашу.
Я залез в полицейский автомобиль.
— А тот драндулет ты поведешь, Чарли, — сказал Доббс.
— Я ему все его чертовы крылья покорежу, — прорычал Коуни.
Доббс поднял с земли бутылку, швырнул ее за забор и сел в машину рядом со мной. Нажал на стартер.
— Это тебе зачтется, — сказал он. — Не надо было его бить.
— А почему бы и нет? — спросил я.
— Он парень, в общем-то, неплохой, — сказал Доббс. — Немного шумливый только.
— И простой, — сказал я. — Совершенно простой.
— Только ты ему об этом не говори, — предупредил Доббс. — А то обидится.
Коуни захлопнул дверь «крайслера» и завел мотор, так скрежеща коробкой передач, будто хотел сорвать ее. Доббс осторожно развернулся, и мы поехали на север мимо кирпичного завода.
— Наша новая тюрьма тебе понравится, — заметил он.
— И какое будет обвинение?
С минуту Доббс раздумывал, мягко ведя машину и поглядывая в зеркало, не отстает ли Коуни.
— Превышение скорости, — сказал он. — Сопротивление при задержании. ВНТ. ВНТ — это на полицейском жаргоне означает «вождение в нетрезвом состоянии».
— А как насчет ударов в живот и по плечу, принуждения пить под угрозой нанесения телесных повреждений, запугивания револьвером и нанесения удара дубинкой безоружному? Из этого как, ничего не удастся состряпать?
— А, про это забудь, — устало сказал Доббс. — По-твоему, я считаю все это в порядке вещей?
— А я думал, город очистили, — сказал я. — Думал, что теперь порядочный человек может без пуленепробиваемого жилета пройти ночью по улицам.
— А его и подчистили, — сказал Доббс. — Только не до конца. А то ведь можно и грязного доллара лишиться.
— Так лучше не говорить, — заметил я. — А то можно и жетона лишиться.
Доббс засмеялся.
— Да и черт бы с ним, — хмыкнул он. — Через две недели я буду уже в армии.
Для него инцидент был исчерпан. Потерял всякий смысл. Доббс отнесся к нему как к чему-то само собой разумеющемуся. И даже не расстроился.
26
Тюремный блок был новехонький. Серые, как на военном корабле, стены и двери еще блестят свежей краской, лишь в двух-трех местах обезображенной плевками. Лампы верхнего света утоплены в потолке и скрыты массивной панелью из матового стекла. У стены камеры стоит двухъярусная койка, наверху, завернувшись в темно-серое одеяло, храпит человек. По тому, что спать он лег рано, что от него не пахло ни виски, ни джином и выбрал он верхнее место, чтобы никому не мешать, я понял, что в камере он старожил.
Я сел на нижнюю койку. Револьвер у меня забрали, но карманы не обшаривали. Я достал сигарету и потер горевшее опухшее колено. Боль отдавалась даже в лодыжке. Виски, которое я, закашлявшись, выплюнул себе на пиджак, пахло отвратительно. Я приподнял полу пиджака и выдохнул на нее дым. Дым поплыл вверх, обволакивая плоский светящийся плафон на потолке. Где-то далеко, в другом конце тюрьмы, пронзительно кричала женщина. Здесь же было покойно, как в церкви.
Женщина все кричала. Вопли ее звучали пронзительно, тонко и неестественно и походили на вой койотов на луну, не хватало лишь той верхней пронзительной нотки, какая бывает у койотов. Через какое-то время вопли стихли.
Я выкурил две сигареты подряд, а окурки выбросил в маленький унитаз в углу камеры. Мужчина на верхней койке храпел по-прежнему. Единственное, что я смог разглядеть из его внешности, были жирные лоснящиеся волосы. Спал он на животе. Хорошо спал. Ему было лучше всех.