— Губа тонкая, не вислая, обычно губы его плотно сжаты.
— Вы только поглядите! Значит ты не вислогубый и уродливый Емсан? Кто же ты?
Человек с пронзительным взглядом и плотно сжатыми губами какое-то время молчал, с ужасом пожирая глазами предмет на шейной цепочке своего пленителя, затем обречённо выдохнул:
— Я Ужег, бывший целитель дерабанна Хизаны Зимограсса, да наполнятся смыслом его дни в чертогах Небесного Отца нашего.
— А я кто?
Ужег закрыл глаза. По крайней мере не видеть выродка по собственной воле пока в его власти.
— Ты новый дерабанн Хизаны, Чарзар.
— Полностью!
— Ты новый дерабанн Хизаны, да пребудет власть дерабанна под солнцем и луной полна и всеохватна.
— Согласен, пусть пребудет, — Чарзар улыбчиво и покладисто махнул рукой. — Кстати, именно теперь эта самая власть исполняется полно и всеохватно и держит за горло всех обитателей одной весьма примечательной крошечной лачуги на краю города. Не могу ручаться, но говорят…
Новый дерабанн Хизаны заговорщицки понизил голос и воровато оглянулся туда-сюда.
— Говорят, вислогубый Емсан, третий готовильщик наместника — вовсе не готовильщик, а колдун, который отводит людям глаза, представляясь уродом. Но ничего, всё его грязное семейство в моих руках.
— Лжёшь! Ты не мог знать заранее, где я живу! Ты узнал, кто скрывается под личиной Емсана, только что.
— Да, не знал. Просто подозревал. Едва ты ступил в пределы дворца наместника, по твоему следу ушли несколько моих людей. И вели их по следу не простые собачки, — Чарзар поддел пальцем амулет на шейной цепи и многозначительно покачал. — Даже представить не возьмусь, как испугаются твои дети, когда звери с глазами, горящими красным огнём, поднимут их ото сна громоподобным лаем. Надо же… дети и собаки. Последние несколько дней постоянно слышу про детей, которых покусали собаки. Вот не зря с детства не люблю собак! Мерзкие твари. А что делать? Терплю. А чём это я?.. Ах да, дети и собаки. Не знаешь, к чему бы это?
— Выродок, — прохрипел Ужег, — чего ты хочешь?
— Твоей покорности. Покорности и готовности слепо выполнять то, что я прикажу. У тебя нет выбора. Откажешься — твоих жену, дочь и мать я отдам в девки для наслаждений самого низкого пошиба. Их предложат любому нищему, который сможет заплатить за удовольствие простым плевком. К ним выстроится очередь, протянут они не более дня, их уработают так, что между ног у них со свистом влетит конское копыто, от мужского семени в их желудках всю троицу вывернет наизнанку с дюжину раз, и в конце своего жизненного пути твои красавицы будут смердеть почище выгребной ямы, так, что проводить их тела в лучший мир по обычаю не решится никто. Собаки просто выедят им внутренности вдали от города. Твоего сына я, пожалуй, просто продам в рабство. А может оскоплю. А может предложу любителям мальчиков, я ещё не решил. Старика четвертую. А может, вытяну жилы. А может, сниму шкуру и засыплю солью и пряностями.
Ужег молча пожирал Чарзара ненавидящим взглядом.
— Ты не удостоишь своего дерабанна ответом?
— С малых лет ты обещал вырасти в конченного мерзавца и обещание своё выполнил.
— Вот этого твоего взгляда я боялся с детства. Мне всегда казалось, что ты и есть дерабанн Зла. Ты просто ужас на меня наводил! Не стыдно, так пугать ребёнка?
— Если так, отчего бы мне не побыть на самом деле дерабанном Зла? — Ужег устало потёр виски.
— Ну-ка, ну-ка! Испепелишь взглядом? Убьёшь словами?
— Словами? В каком-то смысле пожалуй и убью.
Ужег вздохнул, закрыл на какое-то время глаза, а когда открыл, Чарзар поклялся бы чем угодно, что целитель отца ослеп. Глаза его резко побледнели, будто оделись бельмами слепых, и ведь что самое жуткое, Чарзар никак не мог найти взгляда Ужега, а если бы смог — новый дерабанн внезапно поймал себя на этой мысли — ни за какие блага мира не согласился бы заглянуть туда, куда смотрит Ужег и увидеть то, что видит он. Чёрный обрубок пальца, заключённый в золотой амулет, вдруг захолодил в горловой впадине, как глыба льда, и отдать бы приказ железодревым закрыть поганцу рот, но язык будто примёрз к гортани, а по всему телу забегали мурашки, гоняя стылые волны.
— В любом человеке сосуществуют двое, а в тебе с младых ногтей мерзавец придавил весельчака, придумщика и беззлобного проказника. Но милосердия Отца нашего Небесного достоин всякий живущий под солнцем, даже ты.
— И?
— В конце концов вас разделят.
Чарзар только шеей дёрнул. Издевательски хмыкнул. Придёт какой-нибудь почтенный старец с морщинами глубиной с горное ущелье, отчитает от сглаза и заставит этого смешливого барана исчезнуть навсегда? Тоже мне, разделят!