— Двенадцать?
— Это он? — Косоворот не ответил, только отвернул голову налево и с дерзкой ухмылкой спросил у Кукиша.
— Да вроде он, — Кукиш проморгался и руками разогнал мурашек, что «роились» перед глазами. — Я ж говорю — только разок его и видел. Понимаешь, на какую-то свадьбу у них попал, а тут этого принесло.
— А? Ты что-то спросил? — Косоворот, издевательски улыбаясь, вернул взгляд на чернявого.
— Я спросил, вас всего двенадцать?
— Нас будет столько, сколько захотим! А считать по головам будешь своих овец. Не дома, чай! Понял?
— Понял.
— Ты вообще кто такой? Ты что там себе навоображал? На чужом горбу в полный амбар вздумал заехать? Ты меня, ровно тягловую лошадь, решил в свою упряжку пристегнуть?
Чернобородый молча оглядывал боярскую вольницу, одного за одним, по очереди. Каждого нашёл глазами.
— Мы когда поняли, чего ты удумал, чуть со скамей не рухнули! — вперёд протолкался Длинноус. — Клобук больше вообще не снимай! Башку тебе напекло, видать! Нет, оно дело хорошее, но ты, парень, берега попутал! Не по-твоему будет, а по-нашему! Это наша земля, и принадлежит она нам!
— И делать будем так, как мы скажем — мрачно буркнул Смекал.
— И сливки соберём мы, — Кукиш жалостливо скривил губы. Туговатенький на голову, видать.
— Ещё поглядеть, что ты за птица, — Прихват вынул нож и подбросил в ладони.
— Припёрся в чужую сторону, дверь с ноги распахиваешь! Не боишься что ли? — низко громыхнул Лукомор.
— Вас всего ничего, ты сам четвёртый, — Косоворот шагнул вперёд, и едва не раньше вперёд выехала его челюсть. — Не боишься?
— До двадцати не сосчитаем, сопли кровавые по траве размажешь, — Длинноус сделал шаг вперёд и встал рядом с Косоворотом. — Впредь наука будет! Хозяев на задний двор загнать даже думать не моги! Понял?
Мрачный Лукомор молча потащил рукава на локти, Прихват медленно, издевательски улыбаясь, полез вон из верховки, сначала правый рукав, потом левый.
— Дурень, ты думал что четверых достанет? — Кукиш, ехидно улыбаясь, плюнул Чёрному Клобуку под ноги.
Гость сдал на шаг и согласно кивнул.
— Одно знаю. Страха на этой поляне будет столько, что седмицу потом спать не даст.
— Понимает кошка, чьё мясо съела, — Косоворот, улыбаясь мотнул головой на гостя. — Нет уж. Сначала юшка из носу, потом разговоры. Хозяева в трапезной едят — гости во дворе ждут, пока не позовут. И упаси тебя боги зыркнуть лишний раз без спросу.
— Да в башке держи, что сказать хотел, — хохотнул Званец. — Наземь рухнешь, мысли не растеряй.
А когда Косоворот, Длинноус и Лукомор разом, будто по неслышному приказу рванули вперёд, Чернобородый резко выпростал руку, набычился и молча да медленно повёл десницу вниз. Званец не видел лиц, но первые трое завыли так, будто им кишки наружу по живому тянут. Кукиш ничего не понял, вот только что трое, которым на дороге просто не становись, на колени рухнули и заблажили, чисто младенцы. Там и сам рухнул наземь, а спросил бы кто, да мог бы сам говорить, а не просто глотать воздух ртом, только и просипел бы: «Худо мне. Корёжит, будто кочергу раскалённую в брюхо засунули и давай накручивать требуху вместе с костями!»
Бояре катались по земле, все двенадцать, их курочило, ровно гусениц на противне, поди сами детьми частенько баловались, только не получается выгнуться, как гусеница — вот-вот хребет треснет. Хребет треснет, а тебя крутят в разные стороны, ровно белье баба выжимает — бошку вправо, ноги влево! Потом наоборот, ноги вправо, бошку влево. Стучишь собой землю, будто ямку приминаешь, а как примнёшь, туда бескостный и ляжешь… мягенький… безвольненький…