— Туда, — наконец показал рукой.
Гюст еле заметно повернул кормило.
— Вёсла на воду… Три гребка… Товсь… Раз… два… три… Суши!
Улльга трижды прыгнул вперёд, трижды зарылся грудью в воду и свободно заскользил по водной глади, ровно жеребец без узды. Разок лениво хлопнул парус, и на мгновение туман раздернуло, будто дунул кто.
— Ага, стон. Перестрел, может меньше.
— Вёсла на воду… Пять гребков… Товсь… Раз… два… три… четыре… пять… Суши!
Ледок повернулся к корме, кивнул. Безрод, Рядяша, Щёлк перешли на нос.
— Кажется, слышу, — Сивый огладил бороду, — вёсла на воду… Пять гребков… Товсь…
Улльга шажками крался в туман, не раздавить бы везунка, если и впрямь кто-то бедствует впереди. Виделось не дальше одной длины, тут уж чем медленнее, тем вернее. И, наконец, Щёлк бросил:
— Вижу! Осьмушка вправо!
Нечто, точка, лишь немногим более тёмная, чем море, пятнела впереди в полутора ладейных длинах. Подошли ближе. Хлипкий плотец, и даже не плотец, а несколько дощатых обломков чудом держала вместе разномастная верёвка, связанная из нескольких обрывков. На плотике в очертаниях бессильного тела лежала груда мокрого, темного тряпья, и некто, ещё живой, бросал слабый стон в никуда, в туман.
С кормы свистнули. Безрод оглянулся. Гюст, сощурив глаза, высматривал нечто на линии дальнокрая. Так посмотрит, так посмотрит. Коротко крякнув, покачал головой. Сивый подошел.
— Что?
— Не пойму. Может быть, глаз врет. Туман. Вон там. Колышется, зараза, ровно ветром волнует, но ведь нет ветра!
— Да, ветра нет.
— То и странно.
Не отводя взгляда от завесы тумана, Сивый бросил парням:
— Заводи два весла.
Дабы не уйти вперёд, одним веслом подцепили плот, увлекли за собой, два весла, друг за другом завели под плотик, подняли и Ледок багром утянул верёвочный конец на ладью. Осторожно, под счёт мелкими протяжками по вёслам, будто по направляющим, подтащили плотец к борту, длиннорукий Рядяша сгреб в охапку куль тряпья, а Вороток и Щёлк рывком зашвырнули плотик на палубу.
Безрод перешёл на нос, развернул тряпьё. Резкий возглас удивления дружно избил воздух, парни мрачно переглянулись, кое-кто даже поискал глазами Тычка. Длинный, толстенный жгут черных волос, перетянутый засоленной лентой, вызмеился по палубе, бледное лицо с синими губами обметали соляные разводы, соль белела в ушах, в носу спасёнки, под ногтями, кое-где в волосах. Нос прямой, длинный, одна серёжка на месте, другой нет, тонкий браслет, также усыпанный крупинками соли, заполз на локоть и застрял. Ступни, ладони девки от воды сморщило, изо рта потекло.
— Видать, нахлебалась, — Щёлк подал Безроду мех с водой.
— То чудо, что вусмерть не упилась, — Сивый ножом пошире разжал спасёнке зубы и влил в рот воды.
Заперхала, закашлялась. Всю её тряхнуло, побило о палубу, а потом ничего, заходило горло, пошла вода впрок.
— Тише, тише, лопнешь, — Сивый отнял мех, дал продышаться.
Дернулись веки, найдёнка в забытьи медленно приоткрыла глаза и тут же закрыла, зажмурилась. Соль защипала. Безрод плеснул чернявой на лицо, смыл соляные разводы, мокрой тряпицей протер глаза. Лежит, ровно бездыханная, молчит. Не шорхнется, не двинется.
— Разворачивай назад! — крикнул он Гюсту, — парни, за вёсла! Щелк, отбей меру.
— Вёсла в воду! — зычно рявкнул Щелк, — тоооовсь! Раз… два… три…
Гюст заложил круто вправо, Улльга рывками набирал ход. Сивый держал пальцы на сонной жиле чернявой, веки смежил, сам дышит вполраза, слушает, смотрит. Открыл глаза, сощурился, послушал дыхание, отошёл.
— Что, Безродушка?
Тычок тут как тут. За спиной стоял, советы давал: «Эх, тютя! Зажми нос и в губы, в губы дуй!», теперь за руку схватил, теребит.
— Жить будет, — Сивый мрачно кивнул.
— Но… — подсказал старик.
— Но недолго, если дышать ей не дашь.
— Безродушка, ты же знаешь, я страсть какой вдумчивый и сердобольный! Мне можешь сказать все!
Безрод какое-то время молча смотрел на нос ладьи. Всё странно этим днем. Туман пал из ниоткуда, не было и нате, получите. Спасёнка посреди безбрежных вод, будто само море родило, а ведь нет штормов дня три уж как.
— Сходи, помоги, — Безрод подтолкнул старика к носу, — ей серьёзный уход нужен.
— А сам что же?