— Это Орел, — заговорил Анатолий. — А церковь — памятник архитектуры. Старинное место. В той книге, о которой я рассказывал, написано о нем. Орел-городок назывался. А еще раньше — Кергедан. Коми-пермяки тут жили. А в тысячу пятьсот — каком точно не помню — многие земли по Каме царь пожаловал Строгановым. Они и устроили здесь центр своих владений. Он ведь на острове, этот Орел. Как гидростанцию построили, обступила его вода со всех сторон…
Голос у Анатолия глуховатый, словно у него простужено горло.
— Вот ведь: берега знакомые-перезнакомые, а каждый раз видишь их по-новому. Из-за этого и люблю плавать. Осенью на воде нудно. Тогда уж только скорей бы в затон! А чуть запахло весной — на судно тянет.
Из трюма пахло мукой. С камбузной трубы ветер срывал клочья терпкого, горьковатого дыма и разносил по палубе аромат борща. Подлетали к судну и резко сворачивали утки.
И разговор пошел об утренних зорях, о кривулистых рыбацких тропках-береговушках. О том, что сегодня с утра волнует Анатолия.
Детство всегда вспоминается ему охотой или рыбалкой. Особенно запомнилась зима, когда еще был жив отец. Сколько белки они напромышляли вдвоем! Хорошая у них тогда была лайка. Да и год на кедровый орех выдался урожайный. А в Сибири все лето — лесные пожары. Много в те поры белки перевалило за Уральский хребет.
Последним школьным, последним домашним был для Анатолия тот год. А потом счет пошел не на годы, а на навигации. Самое лучшее время для рыбалки и охоты Анатолий проводит в плаваниях. Урывками, на стоянках, пока выгрузка-погрузка, посидит с удочками, еще реже удается сбегать с ружьем в лес. А все не то.
— Так хочется забраться куда-нибудь в глухомань, на такую речку, где рыба химией не травлена, дичь никем не пугана. Месячишко бы провести там. Лучше всего сентябрь, когда и рыбалка, и охота. — Анатолий лежит на спине, смотрит на плывущие мимо белыми парусами облака, вздыхает. — До того хочется, так бы и бросил все. Вижу ее, эту реку… Проснешься в шалаше. Холодно на утре, звезды сквозь лапник просвечивают. Чистота! И сам вроде какой-то другой. Забудешь обо всем обычном… А знаешь, можно было мне летом в отпуск ходить. Приглашали механиком на электростанцию, в леспромхоз, в своем же поселке…
— Отказался? — Саня приподнялся на локте.
— Да нет, согласился. А тут как закапало с крыш…
Весна за весной. Плывут мимо Анатолия знакомые я незнакомые берега, люди, события. И где-то течет еще неназванная, неведомая речка, о которой мечтает он. Кто знает — может, доведется ему побывать на ней. А если нет?
Ну что ж, Анатолий не задумывался над этим. Саня сейчас тоже не может ответить на такой вопрос. Но пройдет время, и он поймет, что счастье не только в том, чтобы тут же получить желаемое. Немалое счастье приносит сама мечта, пусть она и не сбывается полностью. Ожидание завтрашней радости помогает жить, заставляет бороться. Мечта Анатолия — это его любовь к природе, жажда постоянного движения, смены впечатлений. Потому-то и притянула его вода, «жизнь бурлацкая».
Вот он стоит перед Саней на самой горбине крышки, половодьем растревоженный, мечтающий человек. Стоит и насвистывает тихо: «Ах, куда же вы торопитесь, куда? Поезда, поезда… Почтовые и скорые, пассажирские поезда…»
Прошли Соликамск. По обе стороны потянулись непривычно близкие после водохранилища берега. Низкие, песчаные, они заросли густым ивняком. Что ни куст-пучок, то со своим цветом прутьев — от седого до рыжего. А сверху все опушены желтыми сзелена сережками.
День заканчивается так же мягко, ни ветерка. Но ребята чем-то встревожены. В рубку поднялся сам капитан. Виктор что-то говорит оживленно, показывает рукой на воду. Юрий смотрит хмуро, сжал в ладони колючий подбородок. Только Анатолий невозмутимо сидит в уголке на скрипучем табурете, обтянутом кожей и похожем на сапожничью седуху.
Всегда он так. Ребята шумят, спорят, о похождениях своих рассказывают взахлеб, а он сядет в сторонке, сдвинет сбитые сапожки один к другому — острые коленки вместе — и сверху руки выложит, небольшие, в ссадинах. Изредка несмело словечко вставит, а больше все улыбается добрыми, доверчивыми глазами.
Саня называет его просто и твердо — Анатолий, хотя так и тянет сказать мягко — Толик. Капитан и механик, те всё — Захарыч. Вроде и в шутку, а прислушаешься — всерьез. И с чего они его так навеличивают?
Саня не может понять: чем ребята обеспокоены? Ну, кое-где льдины плывут, рыхлые, ноздреватые. То ли еще было в водохранилище.
А лед больше, гуще. И вот уже захлестнул все от берега до берега, ползет со зловещим шорохом и треском.