Рандлевский легким движением смахнул с ворота Феликса снег. Тот ответил ему ласковой улыбкой. Но это был лишь миг, когда Рандлевский и Нелидов топтались в прихожей и сбивали с воротников и шапок снег. В следующее мгновение, когда их взоры упали на унылого полицейского, вышедшего их поприветствовать, Нелидов тотчас же притих и погрустнел. Сердюков кожей ощутил, что тут только и ждут его отъезда.
Во время обеда разговоры крутились вокруг судьбы театра «Белая ротонда» и неизбежно привели к обстоятельствам смерти Кобцевой.
— Так что же нам скажет доблестная полиция, которая уже почти полгода не может выйти на след убийцы? — поинтересовался Рандлевский и бросил на стол салфетку. — Неужели Толкушин и есть убийца? Неужели нет никаких следов?
— Есть, — спокойно и, казалось, совершено равнодушно ответил Сердюков, продолжая поглощать оставшееся на тарелке рагу.
— Может, вы поделитесь с нами вашими соображениями, ведь мы не совсем посторонние люди в этом деле, — Рандлевский откинулся на спинку высокого николаевского стула и положил руки на подлокотники, обтянутые темной кожей.
— Извольте! — Сердюков расправился с последним куском на тарелке и положил вилку и нож. — Преступник, как бы он ни был аккуратен, все равно где-нибудь что-нибудь оставит, не учтет, не додумает. Он мыслит своими понятиями, полагая, что другие люди думают так же, имеют такой же ход мыслей. Но в том-то и штука, что другие люди мыслят по-иному, и часто то, что кажется совершенно очевидно одному, другому так не видится. Это я к тому, что человек, совершающий преступление, иногда думает, что его окружают полные идиоты, и посему не утруждает себя мелочами. Например, дозвольте вашу папироску, Леонтий Михайлович.
Рандлевский без особого энтузиазма вытянул из кармана серебряный портсигар.
— Прошу вас, господин следователь.
Сердюков только глянул в раскрытый портсигар и тотчас же вынул из кармана маленький сверточек, раскрыл его. Им оказался небольшой окурок.
— Прошу вас, господа, вот интересное совпадение. Точно такие же папиросы, как мы видим в этом портсигаре, курил человек, который находился на лестнице под квартирой Кобцевой. Полиция нашла пару окурков с одинаковыми следами зубов.
— Это смешно, — Феликс покачал головой. — Подобные папиросы курит достаточное количество состоятельных людей в столице.
— Конечно, конечно. Но этот человек мог, стоя на лестнице, слышать ваш разговор с Кобцевой. Ведь вы еще некоторое время находились около открытой двери, как вы же сами и рассказывали. Дальше оставалось одно — похитить ключ. Это сделать нетрудно. Например, «милый друг, у меня душно нынче. Ты можешь снять сюртук». Или нечто в этом роде. Ну а дальше все просто. Букет, черный ход, нож в грудь.
При последних словах Нелидов вздрогнул и невольно метнул на Рандлевского испуганный взгляд. Тот резко повел плечами.
— Пока мы видим только фантазии, только домыслы господина полицейского.
Повисло молчание. Лакей принес десерт. Пока он обходил стол, Сердюков несколько раз тревожно взглянул в сторону окна, как будто ждал кого-то.
— Безусловно, фантазия — вещь эфемерная. Но иногда в нашем деле встречаются вполне материальные обстоятельства. Вот, к примеру, одно из них.
И полицейский извлек из другого кармана перчатку, найденную на пруду. Нелидов и Рандлевский уставились на перчатку. Сердюков казался им дурным фокусником, который то и дело извлекает из своих магических ящиков несуразные предметы. То яйцо, то кролика, то полуодетую женщину.
— Как видите, господа, это перчатка, замшевая перчатка.
— Где вы ее подобрали? — стараясь скрыть нарастающее напряжение, спросил Рандлевский.
— Совершенно недалеко отсюда, в парке, у пруда, — Сердюков подвинул перчатку к центру стола. — Узнаете, Леонтий Михайлович? Она ваша. Старый лакей, не приученный врать, узнал ее, он чистил ваши вещи, когда вы гостили в этом доме некоторое время назад. Вторую-то вы небось выбросили за ненадобностью?
— Положим, что и моя, хотя я не припомню. Что с того, я мог ее потерять во время прогулки.
— Не во время прогулки, а в то время, когда вы ночью кололи лед на пруду. Вы потеряли перчатку и отморозили руку оледеневшим ломом. Не кочерга, а лом, не ожог, а обморожение!
Нелидов ахнул.
— Ну уж это слишком! — вскричал Рандлевский. — Феликс, я надеюсь, что ты не позволишь этому господину оставаться в твоем доме и дальше продолжать свои гнусные инсинуации!
Но Нелидов не успел ответить, как снаружи раздался шум, топот ног и громкий разговор в прихожей. Вошел лакей и степенно объявил: