В астрономы экспедиции Макдуф избрал молодого Уильяма Паттена, сына директора филадельфийской обсерватории. Зоологические работы экспедиции он вверил такому же юному ученому, Джемсу Гардинеру. Сначала Макдуф колебался принять Гардинера: это был хилый, хворый молодой человек; но он сам усиленно напрашивался, да вдобавок за него просил президент географического общества, Пертридж.
Ботаником экспедиции был назначен Джустус Квоньям. Это был один из самых блестящих выпускников пенсильванского училища естествоведения, — богатырь 28 лет, страстный спортсмен, дышавший силой и здоровьем. Бедняга потерпел какую-то тяжкую любовную неудачу, не знал, куда деваться от тоски, и был рад-радехонек уплыть за тридевять земель от тиранки и мучительницы его сердца.
— Поедемте с нами, — сказал ему Макдуф, хорошо знавший его самого и всю его семью. — Путешествие наверняка будет для вас целительно, — добавил он, намекая на сердечные горести молодого ученого. — Притом, вы говорите по-испански, а для нас это очень важно, потому что я хочу захватить с собой из Буэнос-Айреса тюленелова, который видел ледяную могилу моего сына: он поможет нам отыскать ее. А среди нас никто другой испанским не владеет.
Едва Макдуф покончил с выбором персонала своей экспедиции, как пришло письмо от одного арматора и судоторговца из Балтимора, состоявшего в числе членов филадельфийского географического общества. Он предлагал приобрести у него за 50.000 долларов судно, казалось, нарочно сооруженное и приспособленное для предстоявшей экспедиции.
Через четыре дня судно было приобретено и деньги уплачены.
Было решено тронуться в путь не позже 1 августа, чтобы поспеть в южное полушарие к тамошней весне и всю экспедицию закончить летом. Тем временем еще надо было приобретенное судно приспособить к новому назначению, снабдить инструментами, провизией. А между тем, начался уже июнь. Лихорадка спешных сборов мало-помалу заразила всех участников экспедиции. 30-го июня судно уже стояло в Филадельфии у набережной Рошамбо и экипаж его был весь набран. Он состоял из опытных моряков, людей сильных, обладавших железным здоровьем. Старый Макдуф самолично исследовал, выслушал и выстукал каждого из них.
5 июля на корме судна было начертано его новое имя: «Эмма Пауэлл. Филадельфия».
Старый Макдуф проявлял деятельную неутомимость, поразительную для его преклонных лет. Он все осматривал, все проверял, во все вникал сам и то и дело указывал на разные мелкие ошибки, упущения и недосмотры, требуя их немедленного исправления. Особенным его вниманием пользовалась биологическая лаборатория судна, и это всем бросалось в глаза, особенно же Эмме, которая все время почти безотлучно находилась при нем. Ее даже несколько удивляло это, по-видимому, ничем не оправдываемое рвение к благоустройству той составляющей экспедиции, которая, по словам самого же старого профессора, стояла на втором плане. Разве основной задачей экспедиции не было обнаружение трупов Джорджа и его спутников и доставка их из ледяной могилы на кладбище родины? Какое же место в этой задаче отводилось биологической лаборатории, приспособленной ко всем требованиям современных научных методов, богато, изобильно и заботливо снабженной всем необходимым?.. Очевидно, у старого профессора заговорила исследовательская жилка, и, располагая средствами, он тешил свое старое сердце ученого. Ему хотелось и в дороге чувствовать себя, как в собственном университетском рабочем кабинете. Посреди его судовой лаборатории возвышались даже неведомо зачем два операционных стола!..
Старый Пауэлл тоже очень интересовался ходом приготовлений к экспедиции и все расспрашивал о них дочь, так так сам очень редко находил свободное время, чтобы посетить судно. Но однажды, уже в конце июля, когда почти все приготовления закончились, он нашел время побывать на корабле. Здесь ему пришлось стать свидетелем странной и тяжелой сцены.
Дело в том, что жена Макдуфа, старушка, была совсем больным, едва живым существом, разбитым параличом. Отправляясь в экспедицию, Макдуф задумал показать и ей свой корабль. Старушку доставили на набережную и пронесли по всему судну. Она была рада и увидать голубое небо, и подышать чистым воздухом, и повидаться с невесткой, с внуком. Но, когда ее принесли на судно, никого из них там не было. Спустили ее и в лабораторию, и здесь профессор остался с ней на несколько минут с глазу на глаз и о чем-то заговорил с ней очень тихим голосом; остальные, из деликатности, остались за порогом лаборатории. Однако вскоре они услыхали доносившиеся оттуда глухие рыдания и стоны и после утешающий голос старого профессора, который как будто все повторял одно и то же слово. Затем все уже ясно расслышали обычные слова утешения: