Лета села на кровати прямо, не сводя беспокойного взора с Родерика.
— Ты знаешь, кто его забрал?
Он промолчал.
— Может быть, ты знаешь, что за человек сражался со мной в лесу? Он…
Она не договорила, заметив, как Родерик вздохнул.
— Как там зовутся те повстанцы, которым ты служишь? — спросила Лета.
— Сыны Молний, — отвечал Родерик и вдруг положил широкую ладонь на колено Леты, укрытое простынёй. — Послушай. Ты всё узнаешь, но не сейчас. Отдохни пока.
— Что я должна узнать и когда?
— Утром мы отправимся в Йорунгал. Там ты получишь все ответы.
Прежде чем Лета успела что-либо возразить, Родерик покинул кровать и вышел из комнаты. Она услышала звук задвижки и протестующе выругалась, но это не помогло.
Он слышал, как в соседние камеры через трещины в стенах врывался зимний ветер. Уже зимний. Потому что только такой ветер мог сковывать лодыжки в морозные оковы, парализовать суставные сочленения и забивать под кожу ледяные иглы.
Тьма клубилась, заполняя собой холодный воздух, отвратительный сам по себе из-за различных тюремных запахов.
Окна не было. И постели тоже. Только охапка вонючей мокрой соломы и ведро, уже заполненное до краёв его собственными испражнениями. Где-то здесь была дверь, но у него не было сил проверить. Он боялся, что если он найдёт дверь, то окажется, что он всё ещё жив. Этого ему хотелось меньше всего.
Он лежал на ледяном полу камеры, свернувшись калачиком и водя пальцем по каплям воды на камне. Здесь было всегда холодно и влажно. Он уже начинал кашлять. Через дыру из соседней камеры шёл жуткий сквозняк, каждую ночь хватавший его за босые ноги.
Будто прошла уже сотня лет.
Он не вставал, потому что не мог. Левую ногу он вывихнул при падении и вряд ли теперь сможет передвигаться без посторонней помощи. Рёбра с правой стороны тоже болели, усугубляя непрерывное нытье голодного желудка — его совсем не кормили. Тюремщик приносил только воду. Он не чувствовал нескольких пальцев на обоих руках, также острая боль периодически толкала его между лопаток. Особенно удручало знание того, что его красивое прежде лицо сейчас наверняка было превращено в месиво. Воздух с хрипом вырывался из сломанного носа. Иногда он проводил языком по зубам и ощущал, что в их рядах не доставало как минимум трёх передних. Один глаз заплыл, хотя это было неважно: здесь не требовалось смотреть на что-либо.
Что бы он ни совершил, он не был достоин такого обращения. Он ведь из благородного рода, он — кузен князя Твердолика Гневона.
Перед его глазами всё ещё стояло испуганное лицо Есении, которая истошно вопила и заламывала руки рядом с телом мужа. Он бросился к лестнице, но там его уже его ждала стража. Он даже не смог покинуть Княжеский замок. Кто знает, если бы ему удалось выбраться через подземелье, его бы ожидала другая судьба. Прямо сейчас он бы был далеко от Велиграда, уже где-нибудь в Восточном уделе, мчась на каком-нибудь быстроногом жеребце. И он сбежал бы без Есении. Когда он увидел её глаза, лишенные даже намёка на рассудок, он понял, что было бесполезно её спасать. Смерть супруга потрясла её. Должно быть, его смерть потрясла и весь остальной мир.
Суд состоится совсем скоро, но Архип не был уверен, что доживёт до него.
В тюремных камерах под Княжеским замком всегда было слишком темно и холодно. Заключённые чаще всего умирали от болезней, так и не дождавшись приговора и смерти на плахе или в петле. За надзирателями водилась привычка избивать узников, лишать их еды и питья. Тюремщик, приходивший с кувшином воды раз в день к Архипу, не бил его. Но вслух проклинал, желал ему сгореть в водах Блазгнара, а иногда стать обедом для Ригурдала, чтобы Великий Демон пожирал его медленно, оставляя в живых как можно дольше. Архип перестал пить воду, а тюремщик приходить почти два дня назад. А может и три, он не помнил.
Нарушителей порядка, буйных пьяниц и мелких воров держали этажом выше, там, где было относительно тепло и сухо. Сюда, в самый низ, как в преисподнюю, ссылали убийц и предателей. Тех, для кого конечной остановкой станет эшафот. Соседей у Архипа не было, или он просто никого не слышал. Единственным звуком помимо стука падающих капель была возня крыс в углу его камеры.
Он никак не отреагировал на громыхание открывавшегося замка снаружи камеры, думая, что тюремщик всё-таки передумал дать ему умереть от жажды. Но когда на противоположной от двери стене Архип увидел оранжевые отблески света, он заставил себя разогнуть одеревеневшее тело и приподняться. Свет факела его ослепил.