«В одиночестве морском
В глубине, вдали от людской суеты
И от Гордыни Жизни, которые его задумали, недвижно покоится он.
Стальные камеры, недавно — костры
Его саламандриных огней,
Пронизывают холодные потоки и превращают в ритмичные приливные лиры.
По зеркалам, предназначенным
Отражать имущих,
Ползет морской червь — нелепый, склизкий, тупой, безразличный.
Алмазы, граненные в радости,
Чтобы чаровать чувственный ум,
Тускло лежат, их блеск поблек, почернел, ослеп.
Рядом неясные лунноглазые рыбы
Глядят на позолоту вокруг
И вопрошают: «Что делает здесь это тщеславие?»
Так вот: покуда кроилось
Это создание с рассекающим крылом,
Имманентная Воля, которая движет всем и все побуждает.
Приготовила страшную пару
Ему — столь грандиозно-веселому —
Форму из Льда, пока что далекую и отъединенную.
И пока красавец-корабль рос, становясь
Все выше, красивей и ярче,
В туманной немой дали так же рос этот Айсберг.
Они казались чужими:
Никто из смертных не мог увидеть
Тесного слияния их дальнейшей истории
И знака, что им суждено
Совпасть на путях
И вскоре стать нераздельными половинами устрашающего события.
Покуда Пряха Лет
Не сказала: «Сейчас!»
И вот все — слышат.
И настает соитие, и сталкивает оба полушария».
Томас Гарди. Схождение двоих (Строчки, посвященные гибели «Титаника») (перевод Александра Сумеркина. — Прим. перев.)
Глава тринадцатая
Столкновение
«На меня навалился вес двадцати Атлантик… Затем появились неожиданные сигналы; спешащие взад вперед люди; беспокойство бесчисленных беглецов… тьма и огни, потрясения и человеческие лица; и наконец, с ощущением, что все потеряно, женские очертания; и такие дорогие для меня черты лица, и в соответствии с моментом — заламывания рук; душераздирающие расставания и прощания навеки!»
Де Квинси. Исповедь англичанина, употребляющего опиум
Пятый вечер первого рейса «Титаника» выдался безлунным, море было спокойным, на небе ни облачка, а в морозном воздухе сияли звезды. «Величественная погода, — сказал Джон Поиндестер, член палубной команды, — но ужасно холодно». После 17.30 в воскресный вечер резкое падение температуры заставило всех, кроме самых закаленных пассажиров, пойти внутрь. Было настолько прохладно, что элегантные женщины в своих легких платьях разошлись по каютам. Например Элоиза Смит, ужинавшая со своим мужем в кафе Паризьен, покинула его в 10.30 и отправилась спать. Элизабет Шуте, американская гувернантка семьи Грэхэм напишет впоследствии: «В мою каюту ворвался такой колющий, холодный воздух, что я не могла уснуть, и от него так сильно пахло, как будто бы он исходил из промозглой пещеры.