Президент Тафт поверил первоначальному сообщению о том, что все пассажиры в безопасности и направляются в Галифакс. В понедельник вечером он беспечно отправился посмотреть комедию Эвери Хопвуда, но, вернувшись домой из театра, узнал правду и ужаснулся. Президент заплакал, когда узнал, что без вести пропал Батт. Он бродил в подавленном состоянии по Белому дому, чувствуя себя опустошенным, он очень хотел увидеть улыбку Батта или услышать его веселый голос. Президент отказался готовить государственное воззвание в знак траура в стране, но согласился издать приказ о том, чтобы приспустили государственный флаг. Однако Рузвельт посылал телеграммы и выражал соболезнования, что свидетельствовало о взволнованном настроении нации. Политический Вашингтон скорбел о смерти помощника Тафта. «В маленьких офисах, расположенных на задворках, заваленных газетами, в которых в основном сидят машинистки, в оживленных бюро новостей, в пресс-центре и в здании администрации Белого дома — везде, где находились газетчики — имя майора «Арчи» Батта, которое раньше являлось поводом для смеха и шуток, вдруг наполнилось иным каким-то героическим смыслом. Его имя повторялось из уст в уста вчера вечером, в то время как на глаза людям наворачивались слезы, а голоса становились странно сдержанными», — сообщила Washington Herald. «Везде в городе газетчики пытались найти какую-то информацию из Нью-Йорка о судьбе майора Батта. Акулы пера и молодые репортеры, корреспонденты в классических очках и убеленные сединами журналисты, помнящие еще Гражданскую войну, — все, кто, встречал Майора Бата, когда делал свои репортажи или помогал ему в работе, помнили… его неизменную доброту, дружелюбие по отношению к журналистам, которых он едва знал, и кроме всего прочего его аристократизм.
Старшее поколение вспоминало о нем как о корреспонденте «Арчи». Молодежь с благодарностью вспоминала, как он помогал им, когда им впервые дали задание осветить события, происходящие в окружении президента. Все повторяли одну и ту же фразу: «Он был хорошим, решительным человеком — слишком хорошим, чтобы умереть»».
Вашингтон отвлекся от важного сообщения о том, что Рузвельт разгромил Тафта 13 апреля во время первичных выборов в Пенсильвании. «Путаница и рассеянность, царящие здесь, поразительны, — написал Генри Адамс во вторник. — В этом хаосе я, кажется, сам наблюдал за гибелью «Титаника» в безбрежном океане. Пресвятая Дева, это ужасно! Этот «Титаник» лишил нас покоя. Мы не можем побороть это состояние». На следующий день Адамс стал еще более возбужденным: «Мы пребывали и до сих пор пребываем в унынии, я сам нахожусь в унынии. И не могу ничем заниматься. Люди, находящиеся вокруг, в шоке… Честно говоря, я напуган! Кажется, что все потеряли головы». Спустя неделю, обедая с женой Джорджа Кэбота Лоджа, Адамс сходил с ума от того, что она все время рассказывала истории о гибели лайнера. С момента сокрушительного поражения Союзных войск в Гражданской войне эта неделя стала самой «мрачной и ужасной». «Наше величайшее достижение, олицетворение триумфа цивилизации уходит под воду и тонет в то время, как природа наказывает нас за нашу глупость». Он должен был отправиться в путь на «Титанике» из Нью-Йорка, однако в итоге выбрал «Олимпик», но настолько переживал из-за предстоящего путешествия, что с ним случился инсульт.
Семьи жителей Филадельфии, находившихся на борту гигантского лайнера, полагались на противоречивые сообщения, пока в понедельник вечером ужасные новости не потрясли город. Во вторник, с раннего утра и до поздней ночи, толпы людей стекались к редакциям газет, чтобы прочитать бюллетени, в которых приводились последние подробности «самой разрушительной морской катастрофы, когда-либо происходившей в современном мире… слышались выражения печали и скорби, а сотням людей эта страшная трагедия казалась невероятной».
В списке пассажиров значились несколько известных в Филадельфии людей. Среди них были — Уильям Даллес, адвокат, чья семья пользовалась уважением в городе с колониальных времен. В нем значились банкир Роберт Даниэль и врач Артур Брэ. Однако самыми известными среди них оказались Картеры, Кардесы, Тайеры и, конечно же, Уайденеры.
«Линневуд-Холл» был построен как дом непоколебимого величия, но в понедельник вечером там царил беспорядок. Во вторник утром Питер Уайденер, едва перебирая ногами, шел по платформе станции Брод-стрит, ему помогли сесть в поезд, следующий в Нью-Йорк. На лице пожилого человека отпечатались горе и тревога, и его неуверенная походка свидетельствовала о потрясении, свалившемся на него — вероятной потери своего старшего сына и любимого внука. Он шествовал с младшим сыном Джозефом, явно тревожащимся за своего отца, судя по тому, как он поддерживал его за руку. Питер Уайденер был директором-основателем «Международной компании, занимающейся морскими перевозками и торговлей». Добравшись до здания, занимаемого компанией «Уайт Стар» в Нью-Йорке, Уайденеры прошли мимо стоек, за которыми работали обеспокоенные клерки, и письменных столов с охваченными благоговением стенографистами прямо в личный рабочий кабинет Франклина, где как в мебельном салоне расположились большой блестящий письменный стол и удобные стулья. Там они вслушивались в гул и грохот, издаваемый беспроводным аппаратом, в то время как одно за другим он передавал имена выживших в катастрофе. В среду, после долгого дня ожидания и бессонной ночи, полной плохих предчувствий, старика Уайденера, который выглядел изможденным и удрученным, Джозеф отвез в «Линневуд-Холл». а сам затем вернулся в Нью-Йорк, чтобы встретить «Карпатию». Но миллионер, к ужасу своей семьи, не стал отдыхать. Он провел вторник в своем офисе, ожидая новостей, и несколько раз у него на глазах наворачивались слезы, когда он получал обескураживающие сообщения от Джозефа из Нью-Йорка. Он не мог смириться с фактом, что его сын и внук мертвы. Не слушая советы, в четверг вечером Питер отправился в Джерси-Сити, а оттуда на частном пароме в док, где ожидали «Карпатию». Его сопровождали внуки Элеанор и Джордж-младший. Он настаивал на том, чтобы быть в порту, когда выжившие будут сходить на берег, потому что у него все еще оставалась надежда.