Джеймс от неожиданности отпрянул, выпуская «добычу» из рук, и замотал головой. Что с Малфоем? Да он, Джеймс, этого бездушного человека-робота никогда в жизни таким не видел! Ей-Мерлин, что за дичь кругом происходит, не сошёл ли он с ума? Что за день идиотский! Ну их всех на хрен, пойдёт-ка он лучше в свою комнату: скоро отбой, не хватало ещё, для полного счастья, учителям попасться и огрести отработки или, того хуже, снятие баллов. То-то сокурснички обрадуются очередному поводу поизмываться над ним!
Джеймс зыркнул напоследок на эту новую, совершенно ирреальную версию обычно непрошибаемого Ледяного, как он уже давно называл про себя Малфоя. Походя отметил, что тот по-прежнему стоит, не шевелясь, и сверлит его изучающим взглядом, и бросился по коридору в свою Башню, подальше от этого ненормального, пытаясь на ходу, сквозь дикую сумятицу мыслей понять одну весьма интересующую его вещь: Малфой, помимо того, что, кажется, впервые в жизни потерял контроль над собой, совсем не сопротивлялся его грубому натиску.
Почему?..
_________________
* Дарби (норвежск.) — женщина-оленевод.
========== Глава №2 ==========
Утром Джеймс проснулся задолго до подъёма, хотя обычно вставать ни свет, ни заря было не в его привычках. Отправляться в магазин на подработку было еще рано, и он просто лежал в кровати, тупо смотря в потолок. Тело после вчерашних побоев немного ломило, и Джеймс неосознанно морщился, ворочаясь с боку на бок, но мысли его при этом занимала вовсе не очередная стычка с Уотсоном — в конце концов, ко всему можно привыкнуть, даже к унижению, вот и он привык достаточно, чтобы не тратить своё время на переживания об этом. Нет. Все его мысли занимало совсем другое, то, что произошло после. Скорпиус Малфой.
Ледяной.
Что же произошло-то? Маленький мерзавец вёл себя непонятно, а не понимать чего-либо Джеймс не любил. И потому твёрдо решил на следующей неделе, как только снова вернётся в Хогвартс из Лондона, во что бы то ни стало прояснить для себя интригующий вопрос. Вот только как? Отловить Малфоя где-нибудь в малолюдном месте и поговорить? Джеймс едва не фыркнул — смешно, в самом деле. Так ему этот высокомерный засранец и скажет. И мотивы своих поступков раскроет, ага. И всё-таки Джеймс поймал себя на мысли, что ему впервые хочется, чтобы выходные поскорее прошли — так ему не терпелось разобраться в этом странном деле. А больше всего не давала покоя одна мысль: почему же он так озверел вчера? Он совсем на себя не был похож!
Конечно, вполне могло оказаться, что связываться с Малфоем и не стоило. Была у него весьма… неприятная, как казалось Джеймсу, и говорящая сама за себя репутация. Дескать, он и против магглов и магглорожденных выступал (“отстал на несколько десятков лет…”), и своими предками страшно гордился, чего Поттер тоже не понимал. Да и вообще мало кто понимал.
Хотя, понимать Малфоя особо никто и не стремился. Единственным, с кем тот более-менее по-дружески общался, был Ал — что Джеймса просто ставило в тупик, — а остальные считали его то ли чудаком, то ли сумасбродом и старались по возможности держаться подальше.
Впрочем, сонно подумалось Джеймсу, его самого-то тоже сторонятся. Только он, в отличие от Малфоя, для всех уже не то, чтобы чудак, а скорее отверженный и изгой общества.
Джеймс обиженно засопел и уставился в потолок.
Милая Лили, конечно, всегда была рядом и могла в любом случае поддержать, но Джеймсу хотелось к концу учебы получить и друга, не являющегося его родственником. Что — он слишком о многом просит? Ему ведь не хочется даже, скажем, влюбиться, — просто нужен кто-то близкий. Кто-то, кто не шарахался бы от него, как остальные.
“А если уж сторонятся, — мимолетно подумал он, — то пусть лучше из-за страха — как, вон, Малфоя, — чем потому, что боятся заразиться, или чего там опасаются эти долбанные гриффиндорские гомофобы”.
Поттер устало зевнул, вдруг почувствовав, что его снова клонит в сон, но засыпать было уже поздно — он и сам не заметил, как провёл за своими размышлениями больше часа, и теперь уже пора вставать, отправляться на завтрак, а потом к дяде Джорджу. Чувствуя себя совершенно разбитым, Джеймс кое-как заставил себя выбраться из постели и тихонько поплёлся в ванную, стараясь не разбудить всё ещё спящих по случаю субботы соседей по комнате.
*
Скорпиус открыл глаза с первым же тихим щелчком сигнальных чар и на автомате вырубил их, садясь. В голове было пусто, словно за ночь все ощущения начисто выветрились, и, хотя казалось, будто чего-то не хватает, Скорпиусу это ощущение почему-то даже нравилось. Мысли стремительно прокручивались в сознании, и он чувствовал себя странно прозрачно — как будто мог бы решить абсолютно любую, даже самую сложную в мире арифмантическую задачу или сварить зелье, требующее максимальной сосредоточенности.
До завтрака оставалось ещё с полчаса, и Скорпиус, постучав по пологу кровати спящего без задних ног Альбуса, сообщил ему об этом, явно неприятнейшем, факте. Вынув из сумки учебник по продвинутой Трансфигурации, он уселся читать, попутно размышляя о том, какой могла бы быть его анимагическая форма. Порой Скорпиусу казалось, что её у него вообще быть не могло, — ни одно из известных ему живых существ не отражало его сущность лучше, чем человеческий облик. Он был на вершине пищевой цепи, а чистая кровь и соответствующее образование возвышало его и над большинством людей.
Иногда Малфой думал, каким он мог бы быть, родись в другой семье — у тех же Поттеров, к примеру, — и почти чувствовал ужас. Или, по крайней мере, полное неприятие данной абсурдной идеи. Быть кем-то другим, каким-то другим — нет, спасибо. Скорпиус гордился собой — своим характером, своими целями и тем, что происходил из семьи Малфоев. Его отец и дед, может быть, слегка оплошали в прошлом столетии, за несколько десятков лет успев несколько раз сменить сторону и предать свои принципы, но хотя бы вышли сухими из воды. Рациональная часть его сознания подсказывала Скорпиусу, что благодарить следовало не столько их изворотливость и хитрость — типичные слизеринские качества, коими и он сам хотел бы обладать в полной мере, — а того же Гарри Поттера, похлопотавшего на суде. И как бы Малфой ни был доволен тем, что их родное поместье (а вместе с ним автоматически — традиции и порядки) осталось в нетронутом состоянии, быть благодарным за это какому-то выскочке-полукровке, который, к тому же, разгромил Тёмного Лорда, ему не очень хотелось.
Скорпиусу до сих пор казалось загадкой, как он только вообще умудрился сохранить нейтралитет с Альбусом Поттером. Особенно учитывая, что с этим вечно неряшливым болваном его связывало что-то даже похожее на дружбу. Во всяком случае, Альбус, хоть и неимоверно раздражал его большую часть времени, но всё равно не вызвал за всё это время отчуждения, как у Скорпиуса происходило со всеми остальными, и Малфой, имея холодный аналитический ум, не мог просто взять и проигнорировать этот факт — это было бы глупо и по-детски, а себя Скорпиус уже давным-давно не считал ребёнком. Поэтому, как бы ни было ему поразительно, но в отношении Поттера он признавал наличие странной привязанности, хотя и не ожидал от себя раньше ничего подобного. На первом курсе, когда они только-только познакомились, он, как и положено настоящему Малфою, “Альбуса Северуса Поттера” гнобил и всячески принижал… разве что сильно ему не вредил — врожденная безэмоциональность, вкупе с положением и безупречным воспитанием, не позволяли этого делать. А потом — как-то случайно — почти подружился с ним. Понял его, во всяком случае.
В мышлении обыкновенных людей — эмоциональных, буйных, эгоистичных и невероятно наивных — Скорпиус научился разбираться в первые же школьные годы: как не научиться, когда целый день рядом крутится такой прекрасный образчик, в полной мере обладающий всей этой простецкой гаммой качеств и непонятно как попавший на Слизерин. Из всех обитателей Хогвартса по-прежнему непознанным для Скорпиуса оставался разве что Флитвик — кто знает, какие они, эти старые-престарые полугоблины. Ну, и Серая дама — правда, человеком в полном смысле этого слова она тоже не являлась, зато была отличным собеседником.