Капитану Парфенову это проклятое место тоже не нравилось, но в последнее время он наведывался туда довольно часто, как будто на свидание с девушкой ходил. Девушками там, конечно, и не пахло. Пахло там мерзко, точно на свалке. И вообще в Бармалеевой аллее сейчас было паршиво, как никогда, – неуютно, холодно, повсюду горы слежавшегося грязного снега, лед на тропинках, голые прутья кустарника, жесткие, как проволока, и постоянно дующий ветер. От ветра можно было укрыться в разбитом павильоне, но куда было деться от грязи, которая наполняла каждый квадратный метр этого убогого пристанища – от разбитых бутылок, рваных пакетов, рыбьих хвостов, человеческих экскрементов, использованных шприцев и презервативов? Нет, Парфенов предпочитал ветер. К тому же павильон был чересчур людным местом, а капитану нужно было соблюдать конспирацию. Дело в том, что ему позарез требовалось выследить тех типов, которые без помех толкали здесь наркоту. У Парфенова имелись серьезные подозрения, что кто-то из этих толкачей выведет его на главного дилера, снабжавшего отравой два района.
Строго говоря, капитан знал этого дилера. Более того, они встречались лицом к лицу едва ли не ежедневно. Виталий Агафонов жил в том же подъезде, что и Парфенов. Беда была в том, что никаких доказательств у капитана не было – имелись одни подозрения, косвенные улики, намеки, устные доносы и прочая мишура, которая не слишком котируется в суде. Агафонов был крайне хитер и осторожен, товар дома не хранил, подозрительных встреч дома не устраивал, разыгрывал из себя законопослушного гражданина, студента химического факультета и даже, в отличие от выпивающего Парфенова, не имел дурных привычек. Это особенно бесило капитана. Спокойно сбывать десяткам, сотням людей отраву и при этом самому вести здоровый образ жизни – подобное воспринималось Парфеновым как особый цинизм. Он люто ненавидел наглого соседа, при каждом удобном случае обещая обломать ему рога. Агафонов платил капитану той же монетой, но делал это более тонко, не переступая рамок закона. Он мог, например, при встрече справиться о его здоровье и посетовать на то, как много погибает оперативных работников от бандитских пуль. Или мог притворно посочувствовать, что Парфенов к сорока годам сумел дослужиться всего лишь до звания капитана. Такие подходы крайне раздражали Парфенова, и однажды он окончательно сорвался, едва не придушив наглеца прямо в подъезде. К счастью, сделать это помешал другой его сосед, «ботаник» с пятого этажа по фамилии Веденеев, он не позволил взять греха на душу, но в глубине души Парфенов был уверен, что, убив Агафонова, он испытал бы ни с чем не сравнимое наслаждение, и это стоило бы всех последующих неприятностей. Потому с той поры он стал испытывать почти такую же ненависть и к заступнику. Вначале он даже вообразил, будто Веденеев тоже имеет отношение к бизнесу Агафонова, но вскоре навел справки о нем и понял, что подобные подозрения не имеют никаких оснований. Но это ничего не поменяло в их отношениях. По мнению Парфенова, человек, заступающийся за незнакомого человека, – просто идиот, потому что ему неизвестно, на стороне добра или зла он выступает. Незнакомый человек запросто может оказаться бандитом, а если за бандитов будут заступаться простые граждане, работать станет просто невозможно. Достаточно того, что в своих собственных рядах таятся пособники криминала, прикрывающие, или, как сейчас говорят, крышующие незаконный бизнес. В существовании таких оборотней Парфенов нисколько не сомневался. Он даже чувствовал, что кто-то из них находится совсем близко и в своих действиях идет наперекор не только закону, но и самому Парфенову лично. Именно благодаря его пособничеству Агафонову удавалось выходить до сих пор сухим из воды. К сожалению, Парфенов не мог вычислить этого человека. Тогда он пошел другим путем – он сделал охоту на Агафонова личным делом. Он следил за ним в свое свободное время, не посвящая в свои планы ни коллег, ни начальство. Нельзя сказать, что это доставляло ему большое удовольствие, просто Парфенов был человек, что называется, упертый и незавершенных дел терпеть не мог. Оно беспокоило его, как заноза в пятке.
По этой причине Парфенов сидел сегодня в мерзлых кустах, прячась за глыбой грязного снега, и наблюдал в бинокль за неброской жизнью Бармалеевой аллеи. Пока он ничего интересного не зафиксировал, кроме хаотических передвижений десятка встрепанных ворон, которые искали себе пищу на обледеневших тропинках дикого парка. Со стороны гаражей периодически доносилось нестройное тарахтение не желающего запускаться мотора. Безнадежно свистел ветер. Парфенов уже основательно замерз, хотя предусмотрительно оделся потеплее. Под плотной курткой у него, кроме двух толстых свитеров, имелось и еще кое-что – а именно наручники и пистолет Макарова, вот только применить оружие было не к кому – не по воронам же ему было стрелять, в самом деле. С собой он захватил еще две пачки сигарет и плоскую фляжку с коньяком. Курить на холодном ветру не хотелось, а последнее средство Парфенов взял не для того, чтобы греться, а скорее в качестве приза, постановив, что опорожнит фляжку только в случае успеха своей засады. Выпить ему после полутора часов наблюдения хотелось страшно, но капитан терпел, пялился в свой бинокль и шепотом ругался. Постепенно на город начинали опускаться сумерки. Заброшенный парк казался безжизненным – даже вороны куда-то перекочевали. Трудно было себе представить, что сюда кто-то явится. Но у Парфенова была информация – не слишком надежная, правда, что после того, как в районе взяли двух мелких торговцев, именно сюда приходят теперь наркоманы за дозой. Взяли-то каких-то мелких сошек, новичков, а кадры поопытнее, как всегда, ускользнули, стали действовать осторожнее и переместились в Бармалееву аллею. О том косвенно свидетельствовали и использованные шприцы, валявшиеся по темным углам в павильоне. Нет, Парфенов был уверен, что его мучения не пропадут даром – здесь был шанс напасть на серьезного толкача, потому что в глухом углу серьезный толкач будет чувствовать себя в безопасности. И путей для отхода здесь хоть отбавляй. Вот только отойти у него не получится. Парфенов так решил и не собирался лишать себя заветной премии, о которой, честно говоря, с каждой минутой мечтал все больше и больше. В какой-то момент он даже поддался соблазну и подумал, что один глоточек в качестве аванса ему не повредит. К тому времени капитан совсем окоченел, пальцы на руках у него скрючились и сделались синего цвета, а в груди появилось неприятное сосущее чувство, будто невидимая рука пыталась вывернуть наизнанку его душу. Нет, нужно было и в самом деле принять что-то согревающее, и Парфенов, отложив в сторону бинокль, полез было за фляжкой, но тут вдалеке из-за шеренги гаражей появились люди.