В четверг утром, как раз когда Карелла один за другим прочесывал магазинчики на Гаррисон-стрит, пошел сильный дождь. С момента убийства прошло четыря дня. Карелла прекрасно понимал, что если он в ближайшее время ничего не выудит, дело попадет в мусорную корзину архива, в раздел «Нераскрытые преступления». Что бы там ни говорили, фактически это будет означать одно — дело закрыто. Нераскрытое, оно будет уже прикрыто, правда, до того момента, когдй случайно через недели, месяцы, а может, и годы не всплывет какая-нибудь информация. Но ведь она может и вообще никогда не всплыть. Мысль о том, что дело может быть прекращено уже через два дня после похорон убитого, вызывала отвращение у Кареллы. Он чувствовал, что распятие юнца (если это можно было так назвать — креста ведь не было), задело в нем какие-то глубокие чувства. Последний раз он был в церкви в день бракосочетания сестры, а с тех пор прошло уже тринадцать лет. Вспоминая тяжелый запах ладана, священников с кадилами, мальчиков в белых одеждах и распятие Иисуса высоко над алтарем, Карелла всякий раз испытывал угрызения совести. Он не был набожным человеком ни в детстве, ни потом. Но в его мыслях убитый почему-то ассоциировался с идеей самопожертвования во имя жизни всех людей, и он не мог смириться с тем, что человек, распятый в заброшенном здании, погиб зря и его убийцам не воздастся.
Капли дождя барабанили, как пулеметные очереди; серые улицы обезлюдели, и могло показаться, что Карелла попал на необитаемый остров. По небу пробежала светлая искра молнии, и через несколько секунд раздался оглушительный раскат грома, от которого Карелла вздрогнул и инстинктивно втянул голову в плечи. Он добежал до ближайшего магазина и, войдя внутрь, смахнул капли дождя с плаща и вытер платком лицо. Только после этого он оглянулся вокруг. Сначала он подумал, что попал в картинную галерею или на персональную выставку. Затем ему стало ясно, что он находится в магазине скульптора. На длинных стеллажах были выставлены работы хозяина: обнаженные женские фигуры, выполненные из дерева и камня, гипса и бронзы. Автор был не лишен вкуса, так, по крайней мере, показалось Карелле. Скульпторы были выполнены в лучших традициях натурализма и поражали своей почти фотографической четкостью. Обнаженные фигуры сидели, стояли или лежали, словно застыв в какой-то трехмерной реальности. Некоторые были размером не больше мизинца, но другие достигали полутораметровой высоты. Художник явно использовал одну и ту же натурщицу, молодую, высокую, стройную девушку с красивой грудью и узкими бедрами. Волосы девушки каскадами спадали ей на плечи. Создавалось впечатление, что Карелла попал в зеркальную комнату, где со всех сторон на него смотрела одна и та же девушка, отражаясь почему-то в разных позах. Размер фигур тоже был различным, но повторяемость лица как бы увековечивала облик девушки в материале более прочном, чем человеческая плоть. Карелла внимательно рассматривал одну из статуй, когда из подсобного помещения вышел человек.
Это был высокий блондин лет тридцати с темно-карими глазами и львиной гривой волос на голове. Он шел на костылях. Левая нога была забинтована, а на правую была надета рваная теннисная кроссовка.
Сердце детектива забилось в профессиональной радости, но он не спешил отдаваться эмоциям. Карелла подумал, что сейчас, наверное, наберется с десяток тысяч людей, у которых на правую ногу надета белая кроссовка, и столько же — у которых ее можно увидеть на левой ноге.
А еще больше тех, у которых кроссовки есть на обеих ногах. Но, с другой стороны, неумолимо вставал вопрос: у кого из них есть магазин на Кингз-секл, что в четырех кварталах от Гаррисон-стрит, где пять дней назад был найден пригвожденный к стене юноша и где была найдена теннисная кроссовка в пустой комнате?