— Спасибо… Хорошо себя чувствую… А вы?.. Конечно. Он у меня… Спокойной ночи.
Ачас увидел, что Йонас смутился и потупил глаза.
— Это меня ищут?
— Нет. Ищут нашего десантника. Мама беспокоятся.
— Слушай, Йон! Как ты смотришь, если бы мы теперь пошли к нам? По-моему, сам бог велел, чтобы мы провели сегодня этот вечер с Розой, пет?
— Велел. Хорошо смотрю. Пошли.
Йонас взял в руки чемодан, пошел к двери. Ачасу это понравилось.
— Дай, я понесу!
И они пошли по улице, ребячась, вырывая друг у друга чемодан.
Он сидел в стареньком кресле, прикрывшись по пояс халатом, и уплетал яблоко. Над диваном на нитке покачивалась соломенная жар-птица.
— С меня сняли судимость… Все честь честью, но год я «отпилила» в колонии общего режима… Когда в прошлом году попал мой директор и я стала проходить по его делу, меня топить заново не было им смысла… Масштаб был уже крупнее, и меня, как сошку, выбросили из дела, как муху из щей… На чем и спасибо.
Инга нагнулась к столу за яблоком и обнажила спину, показывая четко обрисованный позвоночник.
— Ты вспоминаешь о прошлом?
— Практически, нет. Но человеки иногда напоминают. Я, наверно, возбуждаю их фантазию.
— Выходит, мою тоже?
— Не исключено.
Яблоко было кислое, и она сморщилась, будто обожгла себе рот.
— Из двух разных мнении о человеке люди всегда предпочитают худшее. Это так.
Он не спорил. Может быть, даже соглашался.
— Ты уже должен уходить?
Удивительно, как она угадала ход его мыслей.
— Но если ты должен уходить не потому, что там мать и отец, а потому, что ты думаешь о моем добром имени, то можешь еще не уходить. — Она откусила и бросила кусок яблока Своему Единственному на лоскуток коврика.
— Находишь, что оно кислое? А почему только люди должны есть то, что невкусно? Ответа не-по-сле-до-ва-ло. А ты, Единственный, должен сказать: «Потому, что человек живет дольше собаки и ему перепадает и невкусное, и вкусное».
Он пошел к ней, обнял ее и шепнул на ухо: «Дворняжка моя». А она ответила: «Мой единственный».
Мать тихо вошла в комнату отца и поставила рядом с кроватью утку. Потом ушла, стараясь не стучать палкой о пол. Закрыла дверь и прислушалась к дыханию отца. Повернула в дверях ключ. Ей показалось, что щелчок прогремел как выстрел. Успокоившись, вернулась к себе в комнатушку и стала рисовать на бумаге варианты занавесок.
На следующий день после получки была суббота. Народ отсыпался. Ветер разносил по улице желтые листья. На площадке перед магазином неподвижно стояла овчарка. Опустив голову и хвост, она ворчала глубоким и сухим голосом. Мимо прошла женщина, ведя за руку девочку. Девочка показала на овчарку пальцем.
Мать поставила на стол вчерашний борщ и спросила:
— Хорошо отдохнул?
Он как раз в это время набил себе рот картошкой и не мог ответить как подобает, но она не ждала ответа.
— Для моего спокойствия ты не говори лучше, что «приду поздно» или «не жди…» Пока доктор не признался, что ты у него, я беспокоилась… Знаешь, день получки… У людей появляется темперамент и жажда правды!
Потом она сказала:
— Я вчера закрыла отца на ключ. Он знал, что тебя нет, и обязательно пошел бы в котельную.
Пранас считал, что в тот раз, когда доктор говорил, что отца следует запирать на ключ, доктор говорил в шутку, иносказательно. Мать почувствовала, что сына это покоробило, и она развела руками.
Ачас поджаривал на кухне ломтики хлеба. На другой сковороде потрескивал лук. Ачас посыпал лук мукой и стал помешивать вилкой.
Роза спала, широко раскинув на постели руки.
Радиодиктор противным сладким голосом сообщил, что сегодня суббота, солнце встает во столько-то, заходит во столько-то, долгота такая-то, сто лет тому назад родился известный итальянский композитор…
Ачас был рад собственному расположению духа, посвистывал и изредка зевал. Когда доставал из холодильника яйцо, краем глаза увидел в окне Аусте, дочку инженера, ту, с пороком сосудов. Девушка танцевала на газоне перед домом.
Аусте смекнула объединить наскучившие упражнения с резиновым ремнем и танец. Она выставила «музыку» на окно и вышла на дорожку поперек газона. Она танцевала и изредка руками натягивала над головой резину, что придавало ей уверенность, что она занимается делом. Собаку-овчарку она увидела, когда та выскочила из кустов смородины и вышла на газон.
— Уходи отсюда, — сказала Аусте и замахнулась ремнем.
Пранас пошел в гараж, что служил им и коровником и курятником.