— Ну, зря ты не захотела борща, — сказал он Инге. Потом буркнул — Я хотел познакомить тебя с матерью… Это ни к чему не обязывает.
Она только кивнула головой, что, собственно говоря, ничего не значило.
— Корову доить нужно пораньше утром. Видишь, она нервничает и упрекает.
— Сегодня суббота, — сказал Пранас. — Скажи ей.
«Мой Единственный» повертелся вокруг кур и поднял вверх клуб пуха. Его прогнали из гаража, и дворняжка вышла па улицу.
Доктор куском ваты, намоченной одеколоном, отмывал следы пластыря на скулах. Постучал пальцами по лбу: легче-легче!
Крик девушки он услышал сразу, но долго не мог определить природу этого звучания. Поначалу это было похоже на визг играющего обиженного ребенка или на ребячью драку, где смех перемешивался с плачем. В любом случае мог поклясться, что слышал два или даже три голоса одновременно. Он прислушивался минутку и вернулся к зеркалу.
Пранас подталкивал Ингу по ступенькам на второй этаж.
— Легче, легче! — шепотом говорил. — Поздоровайся и скажи: «Я — ваша доярка…» или «Я — доярка вашей коровки…» Так, пожалуй, правильнее грамматически… И ничего больше от тебя не требуется.
— О господи!.. — застонала девушка.
Мать, наверно, услышала их шаги, потому что сама открыла дверь. Глаза были испуганные, а на лице появилось неестественное удивление.
— О-о! — только и сказала.
— Я ваша доярка коровки, — сказала Инга.
— Продать пора корову, она уже становится нам не под силу, — сказала мать и увидела, что сын не одобрил ее.
— Вот ведро для молока держим, вот здесь, на лестнице, вот на табуретке, — пробормотал Пранас.
— Вот на этом табурете, вот? — спросила Инга.
Мать спохватилась, стала приглаживать руками нечесанные с утра волосы и уронила наземь свою палку.
— Кричит кто-то, вот уже минуты две, — сказала мать и захромала к окну.
Инга подняла палку и прислонила к окну. Пранас стал разливать молоко по банкам.
— Это был такой страшный крик, — сказала мать обеспокоенно. — Не похоже было на голос человека.
— Я вас познакомлю с отцом, — сказал Пранас. Он сказал «вас» с расчетом на слух матери.
— Он спит, — поспешно сказала мать. — В другой раз. Если случится…
Она стала полоскать ведро. По поселку снова прокатился крик, на сен раз тягучий и однотонный, будто дрожала задетая струна.
— Эго голос человека или нет? — Мать устала, уселась па стул и, тяжело дыша, облокотилась о холодильник.
Отец тем временем мерял температуру. Налов очки, он долго рассматривал ртутный столбик. Не потому, что не видел, а скорее потому, что ему хотелось увидеть его другим. Так он и сказал:
— Как ни гляди — не твое.
Взял газету, что лежала на постели, и стал рассматривать спортивную страницу.
— Человек кричит, — сказал он, и никто его не услышал.
Ачас длиннющим бруском оттолкнул овчарку и пытался ударить ее, но не попал, и брусок выпал у него из рук, а когда он снова его подхватил и, бледный и взволнованный, оглянулся, овчарки как и не бывало. Ноги и руки девушки были багровыми от крови, и она кричала от боли, от страха и от ужаса только что пережитого. Потом на веранде закричала ее мать, однако сил ее надолго не хватило, и женщина упала в обморок.
Из дома выбежала Роза в нижнем белье. Она увидела кровь, Ачаса с бруском в руках, слышала крик матери Аусте, все это в ее сознании перепуталось и смешалось с предчувствием и страхом последних дней, и боязнью за Ачаса, и теми быстрыми переменами от добра ко злу и несчастья к счастью, что пережила она.
— Ачас! — крикнула. — Что здесь?!
— Овчарка. Бешеная овчарка… Подержи Аусте, я подгоню машину.
Девушка была в состоянии шока, и это в любом случае гарантировало, что боли она не чувствует.
— Не бойся испачкаться, — сказал Ачас. — Это не масляные краски.
— Прости, — сказала Роза.
Она поддерживала девушку, обняв ее плечи, и чувствовала, как дрожат ее собственные руки. Ачас заехал на газон, и они положили девушку на заднее сиденье. Под ногами путался брусок, которым он хотел ударить овчарку. Ачас поднял его и почему-то засунул в машину.
Нечто непонятное спросила Роза. Она сказала:
— Это наш?
— Древко от флага… Я. может быть, захватил его в сенях.
Он подрулил к амбулатории. На улице появились люди. Когда Понас сделал укол и девушка замолкла на топчане в приемном, Ачас вышел на улицу и членораздельно и громко сказал:
— Люди! Бешеная овчарка напала на девушку. Прошу всех разойтись по домам. Никого не должно быть на улице. Я говорю непонятно? Все уходят по домам! Мужчины — в том числе.