Довольный своим обстоятельным донесением, Сом но-молодецки потрепал, будто живые существа, оба сапога и возвратил их Бочке:
- Вот и весь мой сказ, а за сим - желаю успехов.
Браво козырнув сапожнику, Василий Иванович сразу направился в тот же переулок, что и приезжий.
На просторном крыльце добротного дома тетки Феклы коренастый плечистый мужчина в ладном сером костюме, в шляпе и при галстуке, старательно вытирал ноги о половичок. Привыкший подмечать особые приметы, Василий Иванович запомнил, что под левым глазом у приезжего чернела продолговатая родинка. Еще ему запомнились глаза и брови этого человека: глаза имели стальной оттенок, а брони, казалось, были подкрашены черной тушью. Но ботинки… Как все-таки ошибся сапожник Сом! Ботинки у приезжего были не более сорокового размера…
Немного замедлив шаг и отвечая на поклон приезжего, Василий Иванович спросил:
- Как поживает хозяйка дома?
Мужчина широко улыбнулся и развел руками:
- Как обычно: бьет поклоны.
- Жаль человека,- сказал лейтенант.- Что у нее за жизнь?
Приезжий брезгливо покривился:
- Мрак…
Делая вид, будто он готов поговорить с любым встречным, Бочка поинтересовался:
- А вы все травками занимаетесь? Как понимаю, кропотливое дело.
Мужчина повел черными бровями:
- Наука требует терпения. Ради нее любых усилий не жаль.
Они расстались, но разочарованный Василий Иванович еще долго видел перед собой коренастую фигуру приезжего, его широкую улыбку и серые, стального отлива глаза. Улыбка казалась заученной, а глаза были холодные. Он, впрочем, подумал, что, быть может, этот холодок в глазах ему лишь почудился и что излишняя подозрительность к добру не ведет.
А все же… Все же… Настоящему следопыту должны быть присущи умение и пристрастие к развязыванию сложнейших узлов. В ходе раскрытия, накопления, исследования фактов у следопыта крепнет профессиональное чутье. Не оно ли, это чутье, так настойчиво беспокоило Василия Ивановича, вело на берег реки, где в камышах на иле отпечатался странный след? Не оно ли подсказывало, что к приезжему незнакомцу, занятому мирным делом - сбором трав, ему, лейтенанту Бочке, следует проявить осторожное и повышенное внимание? А потом сообщение сапожника Сома… Не приснились же ему, в самом деле, великанские ботинки на приезжем?
Так он размышлял, направляясь через рыночную площадь к старому амбару, в котором в послевоенную пору временно размещался его неказистый кабинет. И тут, будто из-под земли, перед ним вырос худой высокий старик. Лейтенант узнал Митрофана Макарыча и был немало озадачен его растерянным, растрепанным видом: непокрытые белые волосы деда перепутались, ворот рубахи распахнут на всю грудь, пиджак испачкан мелом, и особенно поразило Бочку, что старик силился выговорить какое-то слово - и не мог.
- Спокойно,- попытался ободрить Митрофана лейтенант.- Вижу, случилось ЧП?.. Быть может, вам наконец-то удалось выудить щуку с золотым кольцом?
Дед поднес палец к губам:
- Тс-с… Тревога.
Василий Иванович внимательно присмотрелся к Мака-рычу:
- Минутку, дедуля… Так что же случилось?
- Пойдем-ка, сынок, в твой кабинет,- предложил шепотом дед Митрофан.- Там я все изложу по порядку.
18
На добром коме. Последний олень. Смехач и Емелька. Таинственная пещера.
И до чего же доверчивым, понятливым, резвым оказался Гнедой!.. Стоило Емельке позвать его тихим свистом, как он сразу подошел. Старшой поправил уздечку, потрепал по шее, а потом (уже с помощью Костика) набросил седло, подтянул подпругу, укоротил стремена, а конь терпеливо ждал, кося лиловым глазом, то пофыркивая, то встряхивая гривой, пока всадник не очутился в седле. Когда Емеля одним пружинистым прыжком взлетел в старое, потертое, но очень удобное седло, Гнедой тотчас игриво затанцевал на месте.
Быстро светало, по низине овражка крался слоистый косячок тумана, и сухие стебли бурьяна повыше землянки наливались стеклянным блеском. Емеля потрогал за поясом записку, переданную еще вечером профессором, и тронул поводья. Добрый конь, словно споткнувшись грудью о неприметную преграду, слегка осел на задние копыта, а затем пошел свободной и легкой рысцой.
Равнина по левую сторону Донца напротив Привольного, Пролетарска, Лисичанска, Переездной так непохожа на другие районы Донбасса: там всхолмленная степь до самого Азовья, а здесь то песчаные дюны, то озера, то перелески, а то, подобно зеленым островам, дружные высокие сосны. Емелька любил этот раздольный край, богатый лисами, зайцами, дикими утками и прочей живностью. Слышал он от людей пожилых, знающих, что в прошлые, не такие уж и далекие времена здесь бродили большие стада диких оленей, и потому зеленые крутояры вдоль Северского Донца назывались Оленьими горами. Как хотелось бы Емельке, чтобы этот мирный и гордый зверь уцелел! Ну зачем же… зачем безвестный охотник застрелил здесь последнего оленя?