Глянцевая листва шелестела и позванивала чуть слышно, от нее веяло спокойствием. И вот уже не стало ни зеленых ветвей над головой, ни берега, ни реки, ни того странного подземельника, что швырялся камнями,- только тихий шелест листьев стлался над землей, да откуда-то издали слышалось призывное и печальное ржание Гнедого…
Через час, а может быть, и через два, к ветвистому дубу подошел высокий и нескладный, с жидкой бородкой человек. Правой рукой он придерживал на плече стянутые в тугой жгут удочки, а под левой нес потрепанный зонтик. Заме-тив мальчишку, старик вздрогнул, присмотрелся и, наклонясь над Емелькой, тронул его за плечо:
Что стряслось, бедовый?.. Ты болен?..
Емелька силился открыть глаза - и не смог. Губы его шевельнулись, и рыболов услышал:
- Там… Гнедой…
Старик-рыболов уронил удочки и зонтик, опустился на колено и стал осторожно тормошить Емельку, пытаясь разбудить:
- Что случилось? Что с Гнедым?..
Это был Митрофан Макарыч.
24
Лагерь у Старой криницы. Тайны глубин. Слово об инженере Васильеве. Цена бриллианта. Щедрость графа Орлова. Плата за жизнь.
Парень в морской тельняшке отыскал в кузове полуторки обрывок веревки и быстро, умело смастерил для Гнедого недоуздок - оборотку без удил. Добрый конь, разгоряченный бегом, жадно пощипывал на склоне овражка траву, но эту простенькую оброть покорно позволил на себя надеть.
Костик подхватил из машины ведро и клочок ветоши и повел Гнедого к недалекой кринице. Там он напоил коня, удивляясь, как долго и жадно тот пил студеную воду, оставляя на внутреннем овале оцинкованного ведра легкий туман своего дыхания.
Потом Костя намочил ком ветоши н принялся вытирать Гнедому грудь, спину и забрызганный чем-то черным бок. Наверное, подумал паренек, на берегу реки рысак попал на заиленную часть отмели. Но, присмотревшись к ветоши, понял, что стер не брызги ила - кровь.
У землянки расслышали его взволнованный голос: «А ведь Гнедой ранен!» - и бросились к кринице.
Осторожно поглаживая шелковистый, влажный бок Гнедого, Василий Иванович сказал:
- Пожалуй, эти царапины - следы волчьих когтей.
Мороз усмехнулся недоверчиво:
- Волки? И это в районе, где города и поселки сдвинулись вплотную? Где же им прятаться здесь, волкам-то?
Костик вставил и свое словцо:
- А может, Гнедой налетел на колючую проволоку? Вон сколько фашист разбросал ее но берегу реки.- И тут же растерянно спросил: -Только где же Старшой?.. Где Емелька?
Василий Иванович тронул его за плечо:
- По кривой дороге вперед не видать. Топает сюда пешочком товарищ Емельян да пожуривает норовистую лошадку. Случаются ведь разлады между всадником и конем…
И лишь Гнедой знал суровую правду о цепких когтях волков, о том, как, стряхнув со спины матерого зверюгу, размозжил он кованым копытом клыкастую морду, а дружная свора пыталась окружить его и загнать в кустарник. Но Гнедой умел брать барьеры - и пронесся, как птица, над зарослями терновника, выскочил па большак…
После того, как доктор из экспедиции Мороза осмотрел рану Михея Степановича, снова промыл ее и, наложив салфетку с мазью Вишневского, аккуратно забинтовал, здесь же, у землянки, состоялся краткий совет. Было решено не беспокоить раненого переездом в городскую больницу, да и сам он просил оставить его в землянке: теперь у него была хорошая постель, доставленная доктором из экспедиции, запас продуктов, необходимые лекарства.
- Верно,- согласился профессор Мороз,- я и сам предпочел бы больничной койке этот свежий воздух, настоянный на полевых цветах, чистейшую воду из Старой криницы и общество ваших юных друзей.
Хозяйственный Костя уже принялся собирать сухие ветки и сучья - для вечернего костра. Он говорил, будто оправдываясь:
- Ночью, когда горит огонек, веселее. Сейчас мы с Кудряшкой пойдем на опушку леса и принесем хвороста.
Парень в тельняшке весело откликнулся от полуторки:
- Зачем же, приятель, носить, если можно возить? Садитесь, ребята, в машину, и весь сухой хворост - наш!
Среди мешков и ящиков, доставленных полуторкой, Василий Иванович присмотрел довольно большой лоскут брезента и, спросив разрешения у Мороза, раскинул его на траве, улегся, с хрустом повел могучими руками.
- Интересуюсь, товарищ геолог,- обратился он к Михею Степановичу,- не снятся ли вам пласты пород до самых потаенных глубин? Подземные ручьи, пещеры, золотые россыпи, озера нефти…
Верзин мечтательно улыбнулся:
- Бывает, что и такое снится. А главное, скорее бы добраться до глубин, увидеть их насквозь… Вы говорите: золото. Нет, мне оно не снится. Но когда вблизи станции Карань я нашел розовые граниты - обрадовался им, как иной золоту… Сколько новых зданий в послевоенных отстроенных городах мы украсим этим чудесным камнем! А на речке Мокрая Волноваха я обнаружил базальты и диабазы - породы, пригодные для каменного литья. О, для меня это было большим праздником! Трубы из камня не разъедают никакие кислоты, а значит, для нашей химической промышленности это очень ценная находка.