Он приподнял голову, осматриваясь. Осеннее солнышко выглянуло из просвета меж тучами, и черная лужа в дорожной колее блеснула, как прожектор. В той вспышке света и встал вдруг человек.
Михей Степанович быстро оттолкнулся от верхнего бруса:
- Кто вы, дедушка?.. Местный?..
Высокий худой старик в коротенькой шинелишке, в опорках на босую ногу, без шапки, испытующе смотрел на Верзина.
- Значит, не узнаешь?
- Что-то не припоминаю…
Старик пожевал впалыми губами, сдвинул со лба белую прядь волос:
- А было времечко, вместе грибы собирали, ягоды, орехи…
Вот уж кого Верзин не ожидал встретить на этом хуторе, опаленном войной, так это лесника деда Пивня.
- Это вы, Аким Назарыч?! - ахнул пораженный Верзин.- Вы что ж, здесь, на хуторе, и войну пережили?
Он подошел к деду, осторожно пожал его сухую, жилистую руку. Пивень покачал головой:
- Э, сыночек… Сколько тут железа кружилось, как вся земля огнем полыхала… Да, видимо, судьба мне повелела еще немного пожить. Вот и живу… А хутор, сам видишь… камня на камне вражина не оставил…
- Какой веселый и пригожий был хуторок,- тяжело вздохнул Верзин,- а теперь только название от него осталось…
- А я вот не шибко печалюсь,- твердо сказал дед.- Что от нее толку, от печали-то? Придет время, снова встанет хутор. Быть ему тут непременно! Ты же сам, искатель, это знаешь: тут большому селению шуметь.
- Почему вы так думаете, Аким Назарыч?..
Лесник вдруг хитровато улыбнулся и заговорщицки подмигнул Верзину:
- Иначе зачем тебе, Степаныч, тропинки сюда протаптывать? Зачем бы тут ясновидцу Васильеву мыкаться? Я с ним, бывало, как и с тобой, не один десяток верст одолел… Сухой Колодец! Васильев Иннокентий Федотыч не зря говаривал: хуторок этот неприметный Счастливым Колодцем назовем.
Верзин кивнул в сторону сруба:
- Там стрелка васильевская прямиком вниз указывает…
Аким Назарыч одобрительно кивну белой головой:
- Значит, заметил стрелочку?
- Но если находка на самом дне колодца,- осторожно заметил Верзин,- к ней трудно будет добираться. Сколько разного хлама в стволе, да еще и мина…
- И пускай куча хламу…- махнул рукой дед.- И пускай десяток мин!.. Все выбросим и до дна доберемся. Тут силенок нечего жалеть.- Он погрустнел, вздохнул, оглянувшись на остов сгоревшей хаты: - Нету Васильева… Какой был человек!.. Сказано: доброго чти, а злого не жалей. Я нашим солдатам про Васильева рассказывал, про то, как дни и ночи в землю он стучался, неутомимый, камушки собирал, сличал, вроде бы разговаривал с ними, и верил, все время верил в свою удачу… Помнится, один старшина, плечистый, рукастый, весь будто из железа кованный, сказал мне вон в той траншее: видишь, дедушка, за овражком высотку?.. Приметная высотка: под нею мы больше сотни фашистов положили. Это мы ответа у них потребовали. За твой растерзанный хуторок. За тебя, что ты остался бездомный. И за Васильева. За его добрую жизнь…
- Важно, Аким Назарыч,- заметил Верзин,- чтобы тропинка васильевская не затерялась… Теперь-то, верю, не затеряется. Мы ведь знаем, куда она ведет.
Дед смотрел прямо перед собой ясными и тихими глазами:
- А на дне колодца мы возьмем его, Федотыча, кайло. И его лопату. Все это в брезент завернуто, смоленым шнуром перетянуто. И еще там коробка. Резная, березовая. А в ней чертеж. И камень. Он в чистый платок завернутый.
Верзин затаил дыхание:
- Вы, Аким Назарыч, видели тот камень?
Дед покачал головой:
- Нет. А знаю, Федотыч говорил. Только под секретом. Тогда уже фронт приближался, и Федотыч никак не хотел, чтобы на его находку супостат лапу наложил.
- Стало быть, камень… «Черный алмаз»?..
- Стало быть…
Верзин не удержатся, заглянул в колодец. В глубине ствола беспомощно таял свет дня, и черный пласт ночи скрадывал расстояние: до вьюшки телефона, до бочки из-под бензина, до мины, повисшей на ржавой проволоке, казалось, можно было дотянуться рукой.
- Значит, придется нам потрудиться, друг Назарыч,- тихо сказал Верзин.
Дед просветлел лицом:
- Друг Назарыч?.. Так меня и Васильев называл.
39
Освобождение тетки Феклы. Двойные ботинки. Похвала начальника. Возвращение.
Большая и теплая рука бережно коснулась плеча Емельки, чуточку задержалась на нем:
- А знаешь, товарищ Емельян…
Голос-то какой - милый и добрый - у Василия Ивановича!