Третьей серьезной ошибкой Хмельницкого явилось неверное определение сроков начала военной кампании. В гетманской ставке бытовало мнение, что поляки будут готовы к военным действиям не раньше апреля, поэтому мобилизация казацких полков намечалась на начало мая, когда к Чигирину должен был подойти и крымский хан со своим войском. Раньше этого времени татары выступить в поход не могли из-за отсутствия подножного корма для коней — степь покрывалась молодой травой не раньше конца апреля. Запорожский гетман рассчитывал, что к этому времени к реестровому войску присоединятся и те, кто не вошел в реестр, как это бывало в прошлые годы, особенно при осаде Збаража. Но Хмельницкий не учел, что его авторитет среди южнорусского населения после Зборовского мира значительно снизился. Многие из тех, кто остался вне реестра, не видели смысла отдавать свои жизни за благополучие реестровых казаков, тем более, что обычно гетман, оберегая свои элитные части, первыми бросал в бой и ставил на самые опасные участки именно тех, кто по его призыву присоединялся к запорожцам и реестровикам и фактически представлял собой пушечное мясо.
В противоположность Хмельницкому, польское правительство в этот раз к военным действиям готовилось основательно. В дополнение к имевшемуся в распоряжении короля кварцяному войску был произведен наем пятидесяти тысяч наемных солдат. Готовился и созыв посполитого рушения, но этот вопрос решили отложить до весны. Еще в октябре Ян Казимир сообщил папскому представителю Д. Торресу о планах зимнего наступления на казацкие территории. Как ни странно, но польский король до сих пор не понимал всей серьезности ситуации, сложившейся на территории Украины, и надеялся после ожидаемого подавления «мятежников» начать войну с Турцией за венецианские деньги уже в союзе с казаками. Многие его советники предлагали начать военные действия прямо зимой, чтобы не дать возможности Хмельницкому использовать весенний разлив рек в целях обороны.
Однако, к этому времени закончить набор наемников не было возможности и Ян Казимир ограничился тем, что в начале февраля отдал приказ польному гетману коронному Марциану (Мартыну) Калиновскому выступить с имевшимися в его распоряжением войсками в Каменец для прикрытия линии разграничения с целью предотвращения внезапного наступления Хмельницкого.
Но незадолго до этого, еще в январе, король решил воздействовать на запорожского гетмана через митрополита Косова, рассчитывая, что может быть тот сумеет убедить Хмельницкого придерживаться условий Зборовского мира, а спорные вопросы отложить для урегулирования в последующем. С этой целью в Киев к митрополиту был направлен полковник Маховский, вручивший ему королевское послание. Сам Косов не был сторонником военных действий, сложившееся положение дел его вполне устраивало. Пусть он не был допущен для заседания в сенате, но зато на территории трех воеводств не было никаких препятствий для распространения греческой веры и исповедания православия. Уния формально ликвидирована не была, но фактически католические священники на казацкие территории не допускались. Православным священникам никто не препятствовал в отправлении религиозных обрядов. Что касается вопросов землевладения и возврата крестьян к своим господам, то церковь не видела в этом ничего предосудительного, при условии, что холопы не будут лично зависимы от панов. Поэтому митрополит переправил послание короля к гетману, не сопроводив его своим комментарием.
Но послание Яна Казимира большей частью было посвящено именно проблеме возвращения землевладельцев в свои владения. Король настаивал на выполнении в этой части статей Зборовского трактата, требуя от гетмана, чтобы помещикам не чинилось препятствий в пользовании земельными угодьями, а их бывшие холопы возвращались им, если понадобится, то и с применением силы. Заканчивая послание, Ян Казимир подчеркнул, что в случае невыполнения условий мирного договора, он вынужден будет пройтись по Украйне «огнем и мечом» и стереть ее с лица земли.
Прочитав его несколько раз в полном одиночестве, Хмельницкий скомкал письмо короля и долго сидел в глубоком молчании, подперев кулаком подбородок. У него не оставалось сомнения, что Ян Казимир намерен реально осуществить свои угрозы и настроен весьма решительно. Чисто по-человечески гетман понимал, что король не может поступить иначе, также, как и он сам не имеет возможности выполнить королевское требование.
— Пусть Бог будет нам судьей, — наконец сказал он, поднимаясь из-за стола и осеняя себя крестом, — вверяю судьбу Украйны и Войска Запорожского в руки Всевышнего, а там пусть свершится, что должно!
Глава вторая. Рубикон перейден
Линия разграничения между казацкой территорией и остальной Речью Посполитой формально проходила по Случу, однако фактически земли между Збручем, Случем и Днестром от Бара до Брацлава и Ямполя поляки считали своими. В свою очередь, казаки тоже считали эту территорию своей, размещая здесь в крупных населенных пунктах гарнизоны, которые поляки пытались прогнать. Между казацкими и польскими дипломатами не утихали споры за эти населенные пункты. Предложенную Варшавой «Зборовскую линию» Брацлав-Ямполь не признал ни Хмельницкий, ни казацкая старшина, которая и дальше расценивала эти города как свои. Зато линия у крепости Бар признавалась границей со стороны казаков. Именно на основе этих противоречий и происходили пограничные конфликты на протяжении всего 1650 года. В ноябре солдаты брацлавского воеводы Станислава Лянцкоронского пытались занять Мурафу и Красное, которые казаки считали своими. Конфликт продолжения не имел, но напряженность в приграничной зоне сохранялась и достаточно было нового, пусть и небольшого, вооруженного столкновения, чтобы стороны перешли к активным военным действиям…
Сразу же по прочтению королевского послания, Хмельницкий направил приказ своим полковникам: брацлавскому Даниле Нечаю, кальницкому (винницкому) Ивану Богуну и уманскому Иосифу Глуху усилить казацкие гарнизоны в приграничных районах и быть в готовности дать отпор полякам, если они попытаются перейти линию разграничения. Конечно, гетман был уверен, что зимой поляки полномасштабных военных действий не начнут, поэтому приказа о полной мобилизации казацких полков в приграничной зоне не отдал, полагаясь на военный опыт и полководческое искусство всех трех полковников.
Нечай, находившийся в ту пору в самом расцвете лет, действительно не был новичком в военном деле. Выходец из старинного шляхетского рода герба «Побог», к которому принадлежал и род Конецпольских, он в совсем еще юном возрасте ушел на Сечь, принимал участие в казацких восстаниях, затем оказался на Дону, где постигал военное искусство. В начале сороковых годов он возвратился в Малороссию, поступил в Киево-Могилянскую академию, которую закончил в 1647 году. Вскоре Нечай вместе с Хмельницким отправился в Запорожье, став с первых дней восстания одним из верных соратников гетмана. У казаков и поспольства 39-летний полковник пользовался огромной популярностью, считаясь не без основания, вторым после Хмельницкого вождем восставшего народа.
Исполняя приказ гетмана, и получив сведения о том, что Калиновский стягивает к Каменцу находившиеся на зимних квартирах войска, Нечай перегруппировал свои силы, оставив часть их в Ямполе и Шаргороде, а сам с трехтысячным отрядом казаков укрепился в Красном. С тактической точки зрения это было верное решение, так как, куда бы Калиновский не направил удар своего войска: на Ямполю, к Шаргороду или прямо на Красное, отовсюду ему грозил фланговый обхват.
Все же искушенный в военном ремесле полковник решил перестраховаться и, вызвав к себе сотника Шпаченко, сказал:
— Возьми с собой полтысячи казаков и станьте в Ворошиловке. Если ляхи ударят прямо на Красное, организуй оборону и прегради им дорогу. Часа два вы продержитесь, а там и мы подоспеем.
— Не беспокойся, пан полковник, — молодцевато ответил сотник, подкручивая ус, — ляхов мы не пропустим, так что гуляйте масленицу спокойно.
Нечай поморщился. Будь его воля, он запретил бы празднование этого языческого обряда, но боялся, что его не поймут казаки. В самом деле, военных действий не было, казаки не находились в походе, чтобы запретить им употреблять спиртное, а традиция есть традиция. Тем более шла последняя, мясопустная, неделя перед Великим постом и людям просто надо было дать хорошо погулять перед тем, как придется потуже затянуть животы.