Виола проснулась далеко не утром. Она это поняла по солнечным лучам, успевшим пройти половину своего дневного пути на земляном полу лачуги. До возвращения Гвидо оставалось еще часа три, и ей не хотелось провести все это время в одиночестве.
Она была права, отметила Виола по дороге в город - погода изменилась, после грозы резко потеплело и еще сильнее запахло весной. По пути она намеренно сделала крюк, купила молока и нечаянно засмотрелась на тяжелый китайский шелк в восточной лавке. Шелк был нежно-желтый с золотистыми переливами на солнце, он идеально подошел бы Виоле с ее светлыми пшеничными косами. Завлекая покупательницу - толстую матрону с двойным подбородком, купец приложил к шелку ожерелье с ядовито желто-зеленоватыми топазами, и инстинкт красоты, в былые дни заставлявший Виолу часами примерять перед зеркалом подходящие к платью украшения, сработал прежде, чем она успела понять, что делает.
- К этой ткани подойдут жемчуг и алмазы, - сказала она.
Оба, и купец, и его покупательница, с изумлением уставились на нее, а Виола, сообразив, каким странным, должен выглядеть этот совет из уст простолюдинки, отвернулась и зашагала прочь.
На улицу горшечников она вышла с противоположного конца. Виола неспешно прошлась вдоль рядов и убедилась в том, что ее догадка была правильной - никто из них не раскрашивал посуду.
- Ну что, бездельник, как дела? - потрепала она за вихры попавшегося на пути Джанино. - Здравствуй, Симонетта.
Горшечница благодарно улыбнулась, отвечая.
- Идем? - сказала Виола мужу.
По дороге обратно в лачугу, искоса поглядывая на него, Виола ненавязчиво пыталась определить лучше ему или хуже. Спрашивать она считала бесполезным, он в любом случае скажет что-нибудь успокаивающее. Кровотечения больше не было, поняла она по отсутствию новых пятен на рубашке. Темные круги под глазами - она не была уверенна стали они больше или это просто тень от его спутанной шевелюры.
- Знаешь, я подумала, мы могли бы раскрашивать посуду, - сказала Виола, мысленно удивляясь - они проговорили почти всю ночь, а сказать самое важное она забыла.
Как обычно, муж ответил не сразу.
- Я не умею этого делать.
- Я сумею, - ответила Виола. - Это не сложнее чем вышивать.
Он ничего не сказал и продолжал молчать всю дорогу, но Виола видела, что ее слова услышаны, и он обдумывает их.
- Нужны краски. Такие, чтобы не смывались и не отшелушивались от жара, - задумчиво сказал он, наконец, когда они уселись ужинать.
- Где их можно найти? - спросила Виола.
- Пока не знаю, - покачал головой муж.
Виола перелила горячее молоко из котелка в миску и протянула ему.
- Сегодня ты не работаешь. И не вздумай со мной спорить, - твердо сказала она.
- Кто часто отдыхает, редко ест, - ответил он поговоркой городской бедноты.
- Я же сказала - не спорь со мной.
Он посмотрел на нее внимательно, и в этом взгляде Виола узнала уже знакомые смешинки в уголках глаз. Она наклонила голову, убирая со стола, чтобы он не видел ее ответной улыбки, опасаясь, что иначе муж не воспримет сказанное ею всерьез.
- Если завтра ты сходишь в торговые ряды, я смогу заняться печью, - произнес он после недолгого молчания.
- Хорошо, - ответила Виола.
В торговом ряду горшечников утро началось привычным гамом. Крикливые продавцы и покупатели торговались и обменивались новостями.
Расставляя товар, Виола с удовлетворением отметила, что высокий тонкий кувшин, вылепленный по ее задумке, уже продан. Горшечница Лучия отвела глаза, когда Виола случайно взглянула на нее - слишком заметны были очередная беременность, округлившая платье, и припухший синяк под глазом. Впервые за все время в душе Виолы шевельнулось сочувствие к ней. Невольно, Виоле подумалось, какова была бы ее собственная участь, выбери Неаполитанский король ей в мужья кого-нибудь, похожего на мужа Лучии.
На протяжении всего дня Виолу не оставляло подспудное беспокойство - она опасалась встречи с графом Урбино. Но, в этот раз, ей повезло - ни граф, ни его свита в торговом ряду так и не показались. Полным ходом шла подготовка к турниру - так сообщали городские сплетни.
Несколько дней спустя муж зашел за Виолой раньше обычного. Вместо возращения в лачугу он повел ее на улицу живописцев. В мастерской, куда они вошли, хозяйничал высокий молодой подмастерье. Холсты, кисти, краски, специфические запахи в первое мгновение слегка оглушили Виолу и напомнили времена, когда она во дворце позировала для многочисленных портретов. Но, то было во дворце, а заглянуть в мастерскую живописца, увидеть процесс "изнутри" ей раньше не доводилось.
В мастерской царил хаос, бородатый старик-хозяин был занят изображением сцены поклонения волхвов и никак не отреагировал на их появление, из трех подмастерьев, старший говорил с Гвидо, второй - подросток - спал на скамье, подложив под голову испачканную в красках ветошь, третий, самый младший, толок что-то в ступе, недовольно шмыгая носом.
- Ну, что, выбирайте, - обратился к Виоле старший подмастерье.
Он показывал ей краски одну за другой, называя свойства и цены. В большинстве случаев, краски стоили дорого, быстро убедилась Виола. Дешевыми были лишь простые цвета - белый и коричневый. Зато Виола узнала, что почти все краски не смываются, если их покрыть лаком. Сам лак показался ей похожим на оливковое масло с едким смолистым запахом. Он тоже стоил денег.
Они торговались о цене склянок с белой и коричневой краской, когда подмастерье, все это время чаще обращавшийся к Виоле, чем к ее мужу (Виоле был хорошо знаком этот эффект, производимый красивой женщиной почти всегда и почти в любом месте), вдруг предложил, чтобы в часть уплаты она согласилась позировать ему для образа Марии Магдалины. Образ должен был украсить один из церковных приделов, и Виола без колебаний согласилась.
Уже следующим утром Виола приступила к исполнению своей части обязательств по сделке. Подмастерье велел ей распустить волосы и задрапироваться в красный плащ.
- У меня зеленые глаза и золотистые волосы, красный плащ будет слишком ярким и безвкусным дополнением, - сказала Виола.
Подмастерье озадаченно посмотрел на нее, потом соглашаясь, кивнул и сказал, что на картине изменит цвет плаща.
Замерев в нужной позе, Виола наблюдала за работой живописца. Подмастерье быстрыми движениями рук, набрасывал образ на холсте, поднимая глаза на Виолу и вновь опуская их на холст. Он был хорош собой и молод, отметила Виола, почти ее ровесник. Кудри до плеч, которым позавидовала бы иная девушка, совершенная гармония черт, высокий рост и гибкая фигура. Пожалуй, она еще никогда не встречала мужчины, который был бы так хорош собой, нехотя признала Виола.
В последующие дни до, после и во время сеансов, Виола чувствовала, как взгляд Маттео (так его звали) становится все более выразительным - не просто взглядом живописца, переносящего на холст то, что видит, но все больше взглядом заинтересованного мужчины. Это негласное напряжение между ними, волновало и смущало Виолу.
- Завтра можно закончить пораньше и подняться ко мне, - сказал ей однажды Маттео, вытирая кисти после работы.
- Я замужем, - ответила Виола, внутренне испугавшись собственного быстрее забившегося сердца.
- Но ты хочешь этого так же, как и я, - немало не смутившись, сказал Маттео.