Сказать это ее вынудили гордость и чувство справедливости, но, вспомнив, чем нищий обычно питался, она добавила:
— Ненавижу луковую похлебку.
— Я думал, ты просто решила уморить себя голодом, — взглянув на нее из–под завесы спутанных волос, ответил нищий.
Виола отвернулась. Ей было досадно, что он так хорошо видел, что с ней происходило.
После ухода нищего, Виола подмела в лачуге размашистыми неловкими взмахами метлы. Затем, убегая от поднятой в воздух пыли, она отправилась на реку.
Вечером, перед приходом нищего, Виола принесла воды и решила самостоятельно развести огонь в очаге. Но как бы яростно она ни терла трут, как бы ни пыталась повторить утренний урок — ничего не выходило. За этим занятием и застал ее вернувшийся нищий. Раздосадованная своей неудачей, Виола отодвинулась было прочь от очага, но нищий, затеплив очаг и повесив над огнем котелок, спросил:
— Чечевицу ты ешь?
— Не знаю. Не пробовала, — почему–то сердясь на него за свою неудачу, ответила Виола.
Нищий принялся варить похлебку, а она наблюдала за тем, что он делает. Когда похлебка закипела, нищий нарезал вяленое мясо тонкими кусочками и бросил в котел. К тому моменту, как похлебка сварилась, Виолина злость окончательно растворилась в аромате чечевичной похлебки.
— Я ем чечевицу, — сказала она по окончании трапезы. — Это лучше, чем луковая похлебка.
Утром Виола решила, что есть нечто, что она ненавидит больше, чем скрип гончарного колеса, досаждавший ей почти всю ночь, — мытье посуды. Ледяная речная вода, застывшие разводы пищи на стенках мисок и котелка, покрасневшие от холода пальцы — бррр… Она поскорее вернулась в лачугу, к очагу. Хорошо хоть развести огонь у нее сегодня получилось почти сразу, всего после трех попыток.
Вечером Виола сварила чечевичную похлебку. При этом она порезала палец, а похлебка почему–то вышла густым неаппетитным варевом, которое, впрочем, нищий съел, никак не выказав своего неудовольствия. Виола проглотила пару ложек, а затем, молча, отодвинула миску в угол очага, не в силах перебороть отвращения к собственной стряпне.
— Нужно чтобы ты завтра пошла со мной, — сказал нищий, перед тем как приступить к вечерней работе за гончарным кругом.
— Зачем? — спросила Виола, стараясь не выдать, как встревожено забилось сердце — она не хотела никому попадаться на глаза.
— Я скоро опять уйду, надолго. Нужно чтобы ты знала, где наше место и могла меня подменить.
Наше место. Она теперь жена нищего и завтра ей покажут «ее место». Виолу передернуло. Пора привыкать, она больше не герцогиня, никто не придет к ней на помощь — всю ночь повторяла Виола, стараясь вытирать слезы и промокать нос в тот момент, когда этого не было слышно за особенно громким скрипом гончарного колеса.
Утром они с нищим впервые отправились в город вместе. Закутавшись в плащ, поглубже надвинув на глаза капюшон, Виола шла позади мужа, стараясь держаться поодаль. Ей казалось, что все — встречные и поперечные, мальчишки на улицах, стражники на городских стенах, сами стены — усмехаются и, переглядываясь, смеются ей в спину: смотрите, вот прекрасная Виола, герцогиня Миланская!
В торговом ряду горшечников у нищего было самое последнее место. Замерев у стены, подобно каменной статуе, Виола пила щедро налитый ей судьбой кубок унижений, слушая громкие крики зазывал — торговцев и торговок по соседству. Ей хотелось умереть, исчезнуть.
— Если хочешь, пойди, прогуляйся, — сказал муж.
Не поднимая головы, Виола бросилась прочь.
К счастью, пошел снег и, блуждая по снежным улочкам, Виола понемногу успокоилась, поняв, что никто ее здесь не знает, и никому нет до нее дела. Городок был маленький и довольно грязный. Разумеется, по сравнению с Миланом. Побродив немного, Виола хотела вернуться в торговый ряд, но не смогла себя пересилить и, отыскав городские ворота, вернулась в лачугу.
Возвратившийся вечером нищий ничего не сказал ей. Он снова работал всю ночь и ушел рано утром, на сей раз, оставив Виолу в лачуге. Виола чувствовала облегчение от того, что он не настаивал, чтобы она шла с ним. Желая показать, что здесь от нее больше пользы, она вымыла посуду, вымела пол и очаг, сварила похлебку, которая даже получилась чуть лучше, чем в прошлый раз.
Виола почувствовала, что нищий доволен тем, как она справилась. Он ничего не сказал, лишь взглянул на нее искоса, но по этому взгляду Виола поняла, что он заметил и оценил ее старания.
После ужина нищий отвел ее под навес у задней стены лачуги и показал ряды вылепленных им горшков: