– Но все было сделано своевременно… – тихо проговорил второй человек, тот, кого Старыгин не мог видеть. – Он не успел получить информацию!
– Риск был велик. Еще секунда – и пришлось бы устранить не только «стрелка», но и его! А он нам пока нужен, он ведет нас в необходимом направлении! Так случилось, что он многое узнал, и эти люди доверяют только ему! И ищут с ним встречи, несмотря на риск быть убитыми! Если исчезнет он – исчезнут и они! И мы никогда их не найдем! А если мы не найдем и не устраним их всех, то… ну, об этом не стоит говорить вслух, вы все сами прекрасно знаете…
– Я понимаю, – едва слышно, почти шепотом, ответил второй человек. – Я постараюсь, чтобы это не повторилось…
Старыгин вслушивался в эти негромкие слова и пытался понять – знаком ли ему этот голос? Но невидимый человек говорил так тихо, что с трудом удавалось различить только смысл его слов, сам же голос был неузнаваем – он с равным успехом мог быть молодым и старым, мужским и женским… если бы привидения и бесплотные духи могли говорить, то они говорили бы такими голосами.
– Вот именно! – выкрикнул человек в черном. – Это ни в коем случае не должно повториться! Иначе… надеюсь, я не должен объяснять, что будет в противном случае?
– Нет… – едва слышно прошелестел призрачный голос. – Не нужно ничего объяснять…
Старыгин придвинулся ближе к отверстию, чтобы попытаться разглядеть этого второго человека, при этом он задел непрочно закрепленный камень, и тот с негромким стуком сорвался со стены и покатился по дну лаза.
– Что это? – настороженно проговорил Черный Человек и вскинул голову.
Его глаза, вспыхнув в темноте под капюшоном, уставились прямо в отверстие, за которым затаился Старыгин, и тому показалось, что их взгляды встретились. Дмитрий Алексеевич резко отстранился, отполз в темноту.
Сердце его колотилось где-то в горле.
Встретившись взглядом с Черным Человеком, он пережил мгновение одуряющего ужаса. Казалось, еще немного – и он утратит собственную волю, собственное «Я», сделается послушной марионеткой в руках этого человека…
– Крысы, наверное, – прошелестел призрачный голос второго, невидимого человека. – Здесь их полно!
– Крысы? – повторил человек в черном. – Возможно, это крысы… Но лучше бы найти более безопасное место… такое, где нет ни крыс, ни других нежелательных свидетелей…
Мейстер Рембрандт постучал в дверь тяжелым бронзовым молотком и огляделся. Здесь, в еврейском квартале, он до сих пор бывал нечасто, и окружающие его мрачные, приземистые дома показались художнику живописными и полными загадок.
Туман от ближнего канала наползал на узкую улицу, скрадывая очертания домов и немногочисленных прохожих, и от этого все вокруг казалось еще более мрачным и зловещим.
Но и сам Рембрандт, должно быть, казался здешним обитателям редким и необычным гостем. Казалось, все дома, все жалкие лавчонки квартала подглядывают за ним, внимательно прислушиваются к нему. Впервые он понял подлинный смысл выражения «здесь и стены имеют уши». Впрочем, эти мрачные, закопченные стены имели не только уши, но и глаза.
На противоположной стороне узкой улочки приподнялась занавеска в окне второго этажа, и кто-то с любопытством выглянул в образовавшуюся щелку.
Мейстер Рембрандт почувствовал себя неуютно под этими изучающими взглядами и еще раз громко постучал в дверь.
За дверью послышались шаркающие шаги, женский голос проговорил что-то на незнакомом языке, и дверь наконец с ревматическим скрипом отворилась.
На пороге стояла старая служанка Авраама.
Склонив голову к плечу, она разглядела гостя, отступила в сторону и проговорила:
– Заходите, любезный минхейр, заходите, хозяин дома!
Она снова что-то крикнула в глубину дома на незнакомом Рембрандту языке, ей ответил хриплый недовольный голос хозяина.
Рембрандт пересек полутемную прихожую, поднялся на несколько ступеней, едва не сломав ноги, и вошел в небольшую, тесно заставленную старой, тяжеловесной мебелью комнату.
Его всегда удивляло, как бедно и неудобно живет Авраам – ведь торговец был богат, даже очень богат.
– Здравствуйте, любезный минхейр ван Рейн! – проговорил хозяин, поднимаясь навстречу гостю. – Чем могу вам служить? Может быть, бокал вина, чтобы сделать разговор более приятным? Впрочем, вы, должно быть, поститесь, поскольку соблюдаете траур по поводу безвременной кончины вашей досточтимой супруги…