Выбрать главу

«Иван Кондарев» — это не роман о прошлом. Написанный на историческом материале, он сохраняет в себе огромную взрывчатую силу. Очень современное произведение создал Э. Станев. История болгарской революции, связанной в истоках с революцией Октябрьской, драгоценна своим политическим опытом. И он имеет, несомненно, международное значение. Сегодня во многих странах мира продолжается борьба между Кондаревыми и Христакиевыми. Художественное исследование этих характеров поможет людям глубже понять силы добра и зла, прогресса и реакции, поможет им обрести путь к правде.

В манере письма Станева чувствуется не только верность реалистическим традициям болгарской литературы, но и школа больших русских мастеров XIX века. Иногда возникают здесь ассоциации и с Тургеневым, и с Достоевским, и с Толстым. Но самое главное в том, что Станев никогда не утрачивает своей самобытности, своего собственного ощущения мира. Сильно выражен в романе национальный колорит. Он во всём строе повествования.

Нас особенно привлекает в искусстве Эмилияна Станева присущая ему широта социального мышления, удивительная пластика в лепке характеров, в портретной живописи. Станева не смущает, если, скажем, в «отрицательном» персонаже неожиданно мелькнет какая-то черта привлекательная и, напротив, если в «положительном» герое откроется нечто такое, что поначалу может смутить наше представление о нём. И во всём этом не ощущаешь никакой нарочитости, никакой эстетической заданности. Уж так, очевидно, устроено художническое зрение Станева, воспринимающее любое явление жизни в светотени, объемно, стереоскопически.

И, наконец, надо сказать ещё об одной немаловажной особенности этого романа: Э. Станев — превосходный рассказчик. Широкое, многоводное течение романа нигде не выходит на мель. Своеобразная композиционная структура этой эпопеи помогает держать читателя в непрерывном напряжении.

Роман «Иван Кондарев» получил всеобщее признание в Болгарии, а вскоре — и далеко за ее пределами.

* * *

«Иван Кондарев» положил начало стойкому и прочному интересу Эмилияна Станева к исторической прозе. Два произведения, вошедшие в эту книгу — «Легенда о Сибине» и «Антихрист», которые знаменовали собой и весьма ощутимое совершенствование художественного мастерства писателя, — тому свидетельство.

Э. Станев долго и увлеченно рассуждает о природе исторического романа. Самое главное, думает он, состоит в том, чтобы художник продолжал оставаться современно мыслящим человеком, в какое бы стародавнее прошлое ни погружалось его перо. Для писателя важно уметь перевоплощаться в своих исторических героев, проникнуться их сознанием, овладеть их языком и вместе с тем — не утратить живой связи со своим временем. Но боже упаси поддаваться соблазнам поверхностных иллюзий или того, что Пушкин называл «применениями». Они противопоказаны реалистическому искусству, да, пожалуй, любому искусству вообще.

Связь прошлого с настоящим истинный художник осуществляет в формах более тонких и действенных. Я говорю Станеву, что в его «Легенде о Сибине», хотя эта повесть посвящена событиям семивековой давности, угадываются интонации, близкие к «Кондареву» да и к некоторым произведениям писателя о сегодняшней Болгарии.

Эмилиян Станев тоже так полагает.

— Все мои сочинения взаимосвязаны. Вы знаете, — продолжает он, — иногда мне кажется, что все они — части одной большой книги, которую я всю свою жизнь пишу. И ещё скажу вам: писатель от себя никуда уйти не может, его гражданское самосознание и отношение к миру всегда при нем — на каком бы материале, современном или историческом, ни строилось его сочинение.

Своеобразие «Легенды о Сибине» — в обостренном восприятии нравственно-философских проблем. Сам автор говорит, что эта повесть написана в форме, отчасти напоминающей древние жития, и представляет собой философское размышление о некоторых общих проблемах жизни.

— Мне самому, — замечает Э. Станев, — трудно определить жанр своей повести. Да это и не дело писателя. Пусть разбираются в том критики и теоретики. Но, возможно, моя давняя несимпатия к западно-модернистским изыскам стихийно утверждала меня в привязанности к старой житийной структуре повествования — синтетичной, ясной, простой и вполне совместимой с современным взглядом на мир.