Воин в золотом невозмутимо смотрел поверх встречающих, а толстяк только махнул рукой, ловко спрыгнул с циклопа и засмеялся:
— Нет, совсем молодежь берега потеряла. Что скажешь, Данила?
Яркий свет потух, Зерно заснуло. Князь наконец удостоил окружающих взгляда своих невыразительных серых глаз, снял шлем и прошипел, глядя с ненавистью на княжича:
— В моё время за непочтительность к старшим на конюшне пороли до крови. Не так ли, Корзун?
Толстяк примирительно поднял руку вверх:
— Данила, прости нашему молодому герою его дерзость. Не каждый день такое важное владение к Берлоге прибавляется!
Он подошёл к Бероеву и обнял его, поцеловав трижды в щеки:
— Молодец, княжич! Смог удивить старика, да как удивить!
Тот медленно освободился от объятий и процедил в ответ:
— Не буду притворяться, что рад вас видеть. Но… Гостеприимство нашего рода известно всем. Располагайтесь в Башне. Клыкастый! Распорядись.
Он развернулся и, не снимая руку с рукояти меча, прошагал в освещённый факелами вход. Князь Полонский же, спустившись на землю, передал свой золотой шлем оруженосцу и показал пальцем на коричневый стяг на высоком шпиле:
— Смотри, Алексей. Он уже знамя Великого Княжества вывесил. Совсем оборзел!
— Ты всё так же горяч, князь. Какая разница, что он там себе думает. Главное — не это. Бероевы подставились так, как никогда. Действуем, как договорились, и победа эта станет их концом. И главное — не спугнуть медвежонка, пусть сначала полностью сам залезет в западню.
— Да знаю я, — досадливо ответил Полянский, — Прости, дружище, каждый раз как вижу этого самодовольного прыщавого выскочку, так просто шарики за ролики заходят.
Толстяк фамильярно ткнул друга в плечо, затем развернулся и зашагал следом за княжичем. А Полянский махнул рукой оруженосцу и передал ему поводья своего циклопа:
— Покорми его хорошо после дороги! Лучше — человечиной!
— Слушаюсь, Ваше Сиятельство! Я видел у рва много дохлых вранов, там и отрежу, — заржал краснощёкий детина, уводя боевого коня под навес.
— Падаль сам жри, мой циклоп достоин большего. Наверняка у них полно пленных, выбери кого-нибудь из рядовых… Да что тебя учить, сам всё знаешь!
Большая столовая, которая размещалась на третьем этаже башни, едва смогла вместить всех пирующих. К личной полусотне кирасир княжича Бероева присоединились аристократы из свиты князя, воевода и сотники, что приехали с ним. Кроме высоких гостей, за столы усадили и обычных воинов, и теперь мрачная высокая зала с закопчёнными стенами была настолько набита галдящей толпой, что немногочисленные слуги едва могли протиснуться к центру, где за полукруглым столом восседали высокие гости и хозяева.
Согласно обычаям, всё оружие, кроме поясных ножей, было сложено в большую груду перед входом. И только за полукруглым столом, за спинами высокой аристократии, их личные мечи и шлемы стояли в специальных пирамидках, и за каждой пирамидкой недвижимо несли службу ближники-оруженосцы.
Воины подливали себе сами из больших кувшинов, и здравицы нескончаемым потоком неслись одна за другой:
— Да будут здоровы и сильны наши вожди! Хурра!
— Пусть Медведь и Кабан порвут в клочья долбанных попугаев! Хурра!
— Да здравствует княжич Мирон, победитель и триумфатор!
Услышав последний тост, гости помрачнели, а княжич, наоборот, приосанился и с улыбкой салютовал огромному мечнику в медвежьей шкуре, который произнёс эти слова.
Полянский демонстративно отставил кубок в сторону, то же сделали и Корзун с сотниками. Однако, простые воины с восторгом проорали «Хурра!» и продолжили пировать, не обратив никакого внимания на неудовольствие своих вождей. Бероев подмигнул Клыкастому, выпил без остатка и перевернул кубок:
— Ну что же, гости дорогие. Не желаете ли немного развеяться?
— И как же? — Корзун со вкусом обглодал очередную ногу тушкана, рыгнул и бросил её в открытое окно, — Я вот люблю баб подрать.
— Ну, девок у нас пока что нехватка, уж извини… Кстати, я видел тётушку-княгиню, или обознался?
Князь аккуратно отрезал кусок кровящей говядины и, медленно пережевав его, буркнул:
— Ей не здоровится с пути… А где же твоя фаворитка, Мирон? Как её там звать…
— Негоже бабе на воинском пиру присутствовать, — бросил княжич и поднялся, — Пойдёмте, кое-чего покажу.
Полянский переглянулся с воеводой Корзуном, пожал плечами и встал с кресла. Оруженосец тут же накинул на его плечи меховой плащ:
— Ну, веди…
Лестница была наполнена густой темнотой. Слуги прошли вперёд, поджигая фонари от чадящих факелов на стенах. Один за другим, гости спустились по винтовой лестнице на несколько этажей вниз и попали в огромный подвал, который когда-то был автостоянкой. Теперь же боковые стены его были сплошь перегорожены толстой решёткой из ржавой арматуры.
— Познакомьтесь, господа. Это то, что осталось от двух воинств наших врагов, — Клыкастый кивнул слуге и тот пробежал вдоль решётки, зажигая редкие свечи на колоннах.
Вдоль стен, отворачиваясь от яркого света, зашевелились десятки тел. Почти все — сильно израненные, окровавленные. Некоторые уже не шевелились вовсе, другие тихо стонали, бредили в забытьи. И лишь немногие, которые всё ещё находились в сознании, в бессильной злобе ворочали и проклинали своих пленителей.
— Не по обычаю это, — промолвил воевода Корзун и обернулся к князю, — Они же, всё же, воины. Зачем унижать?
— Осмелюсь заметить, господа, что эти воины отказались сдаваться и были взяты в плен силой, —
— Это не меняет дела. Ты же планируешь получить за них выкуп? А я вижу, что некоторые из них уже умерли, а другие не переживут и этой ночи, — процедил Полянский, презрительно прижимая платок к носу.
Бероев только покачал головой:
— Эти слишком свирепы. Я не стану назначать за них выкупа и отдавать их. Пусть лучше сдохнут… Ну, ладно, я не это хотел вам показать. Пойдёмте дальше.
Они прошли ещё на один этаж ниже и там, посреди темного низкого подвала, стояла отдельная клеть, в которой находилось всего два человека. Один лежал, не подавая признаков жизни, на вышитом золотой нитью одеяле. Второй, с перебинтованной ногой, сидел на высоком стуле, мрачно разглядывая прибывших. Княжич шутливо отвесил поклон телу:
— Ваша Светлость… Извольте снять головные уборы, перед Вами сам Великий Князь Орловский, Родион Васильевич!
Корзун возмущённо уставился на юношу:
— Это уже перебор! Ты что, Мирон, совсем обалдел? Берега потерял? Это недостойно Великого князя, держать его здесь! Достаточно взять честное слово, что он не станет бежать. Ты должен был поселить его в своих покоях, дать лучшего врача, раз взял его в плен и так сильно ранил!
— Да, Мирон. Это ты перегнул палку, — прошипел Полянский, с ненавистью стрельнув глазами в княжича, — Даже для вас, Бероевых, «честь» — не последнее слово. А ты запер Великого Князя, как зверя или вора, в темнице! И пытаешь его? Это не останется без последствий! Я уж прослежу!
Юноша засмеялся и миролюбиво поднял руки:
— Сдаюсь, сдаюсь… Но, вы неправы. Во-первых, я и пальцем его не трогал. Он таким мне уже на поле брани достался… А во-вторых…
— Это правда? — невежливо перебил княжича Полянский, обращаясь к второму пленнику, — Если не ошибаюсь, Перовский-старший? Ближник Родиона Васильевича?
— Не ошибаетесь, — ответил тот с достоинством, — К вашим услугам, князь… Да, здесь этот не соврал. Великий князь был ранен в бою с Пчёлами, хитростью его ошеломили… И с тех пор он не приходил в себя.
— … А во-вторых, — недовольно поморщился Мирон, — Взять клятву я с него бы не смог никак. Ведь он же не приходит в себя! И, кстати, здесь довольно неплохо. Мой жрец посещает больного каждый день, проводит обтирания и пытается привести в чувство… Пока безуспешно. Здесь тепло, сухо. Кормят два раза в день. И, главное — убежать отсюда не получится.